Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 2. 1895–1897

Мы предвидим одно возражение по поводу этого причисления народников к романтикам по данному вопросу. Скажут, пожалуй, что тут необходимо выделить г. Н. —она, который ведь прямо говорит, что вопрос о свободе торговли и протекционизме есть вопрос капиталистический, и говорит это не раз, который даже «цитирует»… Да, да, г. Н. —он даже цитирует! Но если нам приведут это место его «Очерков», то мы приведем другие места, где он объявляет поддержку капитализма «насаждением» (и притом в «Итогах и выводах»! стр. 331, 323, также 283), объясняет поощрение капитализма «гибельным заблуждением», тем, что «мы упустили из виду», «мы забыли», «нас омрачили» и т. п. (стр. 298. Сравните Сисмонди!). Каким образом совместить это с утверждением, что поддержка капитализма (вывозными премиями) есть «одно из множества противоречий, которыми кишит наша хозяйственная жизнь [92]; оно, как и все остальные, обязано существованием форме, принимаемой всем производством» (стр. 286)? Заметьте: всем производством! Мы спрашиваем любого беспристрастного человека, на какой точке зрения стоит этот писатель, объясняющий поддержку «формы, принимаемой всем производством», — «заблуждением»? На точке зрения Сисмонди или научной теории? «Цитаты» г-на Н. —она и здесь (как и в выше-разобранных вопросах) оказываются сторонними, неуклюжими вставками, ничуть не выражающими действительного убеждения о применимости этих «цитат» к русской действительности. «Цитаты» г-на Н. —она – это вывеска новейшей теории, вводящая лишь в заблуждение читателей. Это – неловко надетый костюм «реалиста», за которым прячется чистокровный романтик [93].

XI. Общее значение Сисмонди в истории политической экономии

Мы ознакомились теперь со всеми главнейшими положениями Сисмонди, относящимися к области теоретической экономии. Подводя итоги, мы видим, что Сисмонди остается везде безусловно верен себе, что его точка зрения неизменна. По всем пунктам он отличается от классиков тем, что указывает противоречия капитализма. Это с одной стороны. С другой стороны, ни по одному пункту он не может (да и не хочет) провести дальше анализ классиков и потому ограничивается сентиментальной критикой капитализма с точки зрения мелкого буржуа. Такая замена научного анализа сентиментальными жалобами и сетованиями обусловливает у него чрезвычайную поверхностность понимания. Новейшая теория, восприняв указания на противоречия капитализма, распространила и на них научный анализ и пришла по всем пунктам к выводам, которые коренным образом расходятся с выводами Сисмонди и потому приводят к диаметрально противоположной точке зрения на капитализм.

В «Критике некоторых положений политической экономии» («Zur Kritik» {51}. Русский перевод, М. 1896 г.) общее значение Сисмонди в истории науки охарактеризовано так:

«Сисмонди уже освободился от представления Буагильбера, что труд, составляющий источник меновой ценности, искажается деньгами, но он нападает на крупный промышленный капитал точно так же, как Буагильбер – на деньги» (с. 36).

Автор хочет сказать: как Буагильбер поверхностно смотрел на товарный обмен, как на естественный строй, восставая против денег, в которых он видел «чуждый элемент» (с. 30, ibid.), так и Сисмонди смотрел на мелкое производство, как на естественный строй, восставая против крупного капитала, в котором он видел чуждый элемент. Буагильбер не понимал неразрывной и естественной связи денег с товарным обменом, не понимал, что противополагает, как чуждые элементы, две формы «буржуазного труда» (ibid., 30–31). Сисмонди не понимал неразрывной и естественной связи крупного капитала с мелким самостоятельным производством, не понимал, что это – две формы товарного хозяйства. Буагильбер, «восставая против буржуазного труда в одной его форме», «впадая в утопию, возводит его в апофеоз в другой» (ibid.). Сисмонди, восставая против крупного капитала, т. е. против товарного хозяйства в одной форме, именно наиболее развитой, впадая в утопию, возводил в апофеоз мелкого производителя (особенно крестьянство), т. е. товарное хозяйство в другой, только зачаточной форме.

«Если политическая экономия, – продолжает автор «Критики», – в лице Рикардо беспощадно выводит свое последнее заключение и этим завершается, то Сисмонди дополняет этот результат, представляя на себе самом ее сомнения» (с. 36).

Таким образом, автор «Критики» сводит значение Сисмонди к тому, что он выдвинул вопрос о противоречиях капитализма и таким образом поставил задачу дальнейшему анализу. Все самостоятельные воззрения Сисмонди, который хотел также ответить на этот вопрос, признаются цитируемым автором ненаучными, поверхностными и отражающими его реакционную мелкобуржуазную точку зрения (см. вышеприведенные отзывы и один отзыв ниже, в связи с «цитатой» Эфруси).

Сравнивая доктрину Сисмонди с народничеством, мы видим по всем почти пунктам (за исключением отрицания теории ренты Рикардо и мальтузианских наставлений крестьянам) поразительное тождество, доходящее иногда до одинаковости выражений. Экономисты-народники стоят целиком на точке зрения Сисмонди. Мы еще более убедимся в этом ниже, когда перейдем от теории к воззрениям Сисмонди на практические вопросы.

Что касается, наконец, до Эфруси, то он ни по одному пункту не дал правильной оценки Сисмонди. Указывая на подчеркивание противоречий капитализма и осуждение их у Сисмонди, Эфруси совершенно не понял ни резкого отличия его теории от теории научного материализма, ни диаметральной противоположности романтической и научной точки зрения на капитализм. Симпатия народника к романтику, трогательное единодушие их помешало автору статей в «Русск. Богат.» правильно охарактеризовать этого классического представителя романтизма в экономической науке.

Мы привели сейчас отзыв о Сисмонди, что «он в себе самом представлял сомнения» классической экономии.

Но Сисмонди и не думал ограничиваться такой ролью (которая дает ему почетное место среди экономистов). Он, как мы видели, пытался разрешать сомнения и пытался крайне неудачно. Мало того, он обвинял классиков и их науку не за то, что она остановилась перед анализом противоречий, а за то, что она будто бы следовала неверным приемам. «Старая наука не учит нас ни понимать, ни предупреждать» новые бедствия (I, xv), говорит Сисмонди в предисловии ко 2-му изданию своей книги, объясняя этот факт не тем, что анализ этой науки неполон и непоследователен, а тем, что она будто бы «ударилась в абстракции» (I, 55: новые ученики А. Смита в Англии бросились (se sont jetés) в абстракции, забывая о «человеке») – и «идет по ложному пути» (II, 448). В чем же состоят обвинения Сисмонди против классиков, позволяющие ему сделать такой вывод?