Рудольф Баландин - 100 великих гениев

Бердяев одним из первых осознал главную опасность современной научно-технической цивилизации: подавление, деформацию, упрощение личности, снижение интеллекта, угасание творческих порывов. «Человек, – писал он, – перестает жить, прислоненным к земле, окруженным растениями и животными. Он живет в новой металлической действительности, дышит иным, отравленным воздухом. Машина убийственно действует на душу, поражает прежде всего эмоциональную жизнь, разлагает целостные человеческие чувства… Современные коллективы не органические, а механические. Современные массы могут быть организованы лишь технически; власть техники соответствует демократическому веку. Техника рационализирует человеческую жизнь, но рационализация эта имеет иррациональные последствия». Добавим: электронные средства массовой информации становятся и средствами дезинформации, внушения, стандартизации личности, манипулирования общественным сознанием.

Бердяев ясно понимал: «Торжество буржуазного духа привело в XIX и XX веках к ложной механической цивилизации, глубоко противоположной всякой культуре подлинной». И это относится не только к массовой культуре, но и к так называемой элитарной. Например, научное творчество стало коллективным, обезличенным, зависящим от исследовательской техники и – что весьма существенно – от источника финансирования. Какая уж тут свобода! Современный ученый или философ на долгом пути обучения находится под мощным прессом общепризнанных (но не обязательно верных) научных теорий и замкнут в системе определенной научной школы.

Со времен Бердяева отчетливо проявила себя механизация области жизни. На огромных территориях городов и мегаполисов, промышленных и сельскохозяйственных районов, горных разработок и водохранилищ живая природа либо резко подавлена, либо замещена техникой и продуктами ее деятельности. Стала очевидна технизация биосферы, переход ее в иное состояние, которое с полным правом следует именовать ТЕХНОСФЕРОЙ. Вхождение машин в жизнь человеческих обществ, по мнению Бердяева, есть явление не только глобальное, но и космическое: «Поразительные успехи физики и основанной на ней техники» раскрыли неведомые силы природы, «которых не было в мире».

Русский философ, ясно сознавая мертвящую мощь машин, оценивал их роль достаточно объективно: «Техника есть обнаружение силы человека, его царственного положения в мире, она свидетельствует о человеческом творчестве и изобретательности и должна быть признана ценностью и благом». Наступила эра техники – со всеми ее достижениями, трагедиями, противоречиями. «Создается новая Земля. Бог ждет от человека высшей свободы, свободы восьмого дня творения».

И вновь – парадокс. Преобразователь природы подпадает под власть созданной им искусственной (техногенной) среды обитания. Наделяя активностью мертвую материю, технику, он сам невольно подчиняется и уподобляется ей. Переставая быть образом и подобием Божиим, человек приобретает образ и подобие машины.

«Иногда представляется такая страшная утопия, – фантазировал он. – Настанет время, когда будут усовершенствованы машины, которыми человек мог бы управлять миром, но человека больше не будет. Машины сами будут действовать в совершенстве и достигать максимальных результатов. Последние люди сами превратятся в машины, но затем и они исчезнут за ненадобностью и невозможностью для них органического дыхания и кровообращения… Природа будет покорна технике. Новая действительность, созданная техникой, останется в космической жизни. Но человека не будет».

Бердяев отвергал идею постоянного прогресса. Он полагал, что происходит неизбежный переход от культуры, воплощающей духовный строй творческой личности, к цивилизации, ориентированной на материальные ценности: «Эра цивилизации началась с победного вхождения машин в человеческую жизнь. Жизнь перестает быть органической, теряет связь с ритмом природы. Между человеком и природой становится искусственная среда орудий, которыми он пытается подчинить себе природу. В этом обнаруживается воля к власти, к реальному использованию жизни… Машина налагает печать своего образа на дух человека, на все стороны его деятельности. Цивилизация имеет не природную и не духовную основу, а машинную основу… Цивилизация есть подмена целей жизни средствами жизни».

В 1939 году, отвечая на статью известного русского философа С.Л. Франка, Бердяев писал: «Неожиданным является его заключение, что наиболее благоприятен для христианства строй, основанный на неограниченной собственности, на хозяйственной „свободе“, на „свободе“ индивидуального распоряжения имуществом. Но это и есть тот самый капиталистический строй, якобы основанный на свободе, движимый эгоизмом, личным интересом, конкуренцией, погоней за прибылями, зверски безучастный к человеческой нужде, бедности, угнетению». Бердяев был убежден: «Оправдана может быть только личная трудовая собственность, не допускающая капитализации… Экономическая свобода в современном мире означает рабство трудящихся масс». Он решительно отвергал любые формы идеологического закабаления личности, оставаясь последовательным противником большевизма: «Социализмом нужно называть направление, которое видит верховную ценность в каждом трудящемся и в каждом человеке, т.е. социализм основан на абсолютном примате человеческой личности над нечеловеческими коллективными реальностями и квазиреальностями».

…Николай Александрович был аристократом – по убеждениям, образу мыслей и стилю жизни. Не потому ли его взгляды остались непонятыми и непринятыми в эпоху господства машинной цивилизации, всеобщей стандартизации, торжества алчного капитализма, демократии и демагогии. У него были свои представления об идеальном обществе, в котором «социальная организация обеспечивала бы каждому возможность полноты жизни. Необходимо стремиться к синтезу аристократического, качественного принципа личности и демократического, социалистического принципа справедливости и братского сотрудничества людей».

…Каждому из нас дарована жизнь – единственное бесценное достояние, и свобода выбирать пути приспособления или преодоления, признания Бога или дьявола (или их отрицания), возможность творить на Земле добро или зло, красоту или уродство. Это пытался растолковать Бердяев, обращаясь не к толпе, не к массе обывателей и не к избранным интеллектуалам, а к каждому лично. Жаль, что понять его ясные и простые мысли очень непросто людям, привыкшим к хитросплетениям ума, лицемерию и притворству, притерпевшимся к приниженной, робкой жизни. А ведь каждого из нас через не очень долгий срок ждет полнейшая несвобода, называемая смертью. Мы бессмертны, пока живы.