Леонид Аринштейн - Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания

На Совете генералы спорили, является ли военное дело в двадцатом веке искусством или уже наукой; или какие средства ПВО необходимы, чтобы прикрыть от воздушного нападения столичный мегаполис под кодовым наименованием «М».

В существе дела я в подавляющем большинстве случаев не разбирался, тихо сидел и смотрел сквозь широкое оконное стекло на синее небо. Вот уж когда я поистине чувствовал себя петухом в аквариуме!

Уже в первые недели работы в Академии я имел возможность убедиться, что Шафранов определенно обладал недюженным умом, уравновешенным и, пожалуй, даже добрым нравом. Ко мне он относился очень хорошо и приглашал к себе довольно часто. Он любил рассматривать американские военные журналы, которые ему пачками доставляли из разведуправления. Иногда он показывал мне какую-нибудь статью, просил прочитать на досуге и пересказать. Интересовало его главным образом, что американцы пишут о наших самолетах и ракетах. Каждый раз, когда я пересказывал ему американские данные о скоростях самолетов, дальности полета ракет и т. п., он доверительно комментировал:

– Всё это неверно. Ничего американцы не знают. Наши их нарочно запутывают.

Я этому не очень верил, но понимающе кивал головой.

Как-то он вызвал меня и после пространного вступления о том, с какими трудностями наши разведчики добывают ценные военные сведения, приступил к делу.

– Вот генерал Кольцов (тогда начальник разведки войск ПВО страны) прислал мне один документ. – Он вынул из сейфа толстую пачку каких-то фотокопий. – Это касается американского зенитно-ракетного комплекса «Найк-Аякс»[24]. Всё это на итальянском языке. У Кольцова нет переводчиков, обладающих допуском к такой степени секретности, чтобы показать им этот материал. Он знает, что у Вас форма один[25]. И он просил меня помочь ему – перевести это на русский язык. Вы сможете это сделать?

Он протянут мне фотокопии. Это было наставление по боевому применению комплекса «Найк-Аякс». Текст был для меня несложен. Специфические термины, – а они практически одинаковы во всех европейских языках, – мне уже многократно встречались в английских текстах. К тому же я достаточно знал латынь и французский, чтобы ориентироваться в итальянском тексте, и в студенческие годы даже пытался читать Данте. Но заниматься переводом этой груды фотокопий мне никак не улыбалось.

– Но, товарищ генерал! Ведь на нашей кафедре не преподается итальянский язык. У нас только английский, немецкий и французский, – попробовал я отвести от себя малоприятное занятие.

Шафранов направил на меня свой указательный палец и произнес:

– Вы начальник кафедры иностранных языков?

– Так точно, товарищ генерал.

– Это, – он перевел указательный палец на фотокопии, – иностранный язык?

Я молча кивнул, прекрасно видя, куда он гнет, хотя не хуже меня понимает, что всякая селедка – рыба, но не всякая рыба – селедка.

– Приступайте. Сколько Вам понадобиться времени на перевод?

Было ясно, что мне не отвертеться, и я решил выторговать хоть что-нибудь.

– Мне понадобится итало-русский словарь, которого здесь нет и за которым придется ехать в Москву. Надо будет достать учебник итальянского языка. И, понятно, время на перевод. Месяца за полтора постараюсь справиться.

– Даю Вам три недели с освобождением от занятий и от всех других обязанностей. Оформите отпуск с завтрашнего дня.

Назавтра я улетел в Пицунду, провел там две недели, а в оставшиеся дни продиктовал машинистке перевод «Наставления».

Другой эпизод. В нашу академию стали прибывать на учебу офицеры армий стран Варшавского договора – чехи, поляки, венгры. Мою кафедру преобразовали в кафедру «иностранных и русского языков», причем на обучение иностранных офицеров русскому языку отводилось столько же часов, сколько на обучение наших иностранному. По-моему, в то время это было 180 или 240 часов на весь курс обучения. Все понимали, что за это время ничему научить нельзя, но пока речь шла об обучении наших офицеров английскому или французскому, смотрели на это сквозь пальцы.

Я отправился к Шафранову и стал пространно объяснять, что учить языку надо ежедневно как минимум по два, а лучше по четыре часа в день.

– Существует учебный план, от которого никто не дал права отступать ни мне, ни Вам, – возразил Шафранов. – Когда придет учебный план для иностранцев, тогда учите их хоть круглые сутки.

– Но ведь не зная языка, они ничего не поймут по всем другим предметам. Как же они будут строить противовоздушную оборону после такого обучения?

– Еще неизвестно, против кого они будут строить свою противовоздушную оборону! – отрезал Шафранов.

Вскоре Шафранов ушел с поста начальника Академии. Говорили, что это было связано не в последнюю очередь с его возражениями Министру обороны: Шафранов был категорически против учебы иностранцев в нашей Академии…

Маршал Жигарев

После отставки Шафранова начальником Академии стал Главный маршал авиации Павел Федорович Жигарев.

Начиная с 30-х годов Жигарев находился на высших командных должностях в военно-воздушных силах и дважды назначался командующим ВВС страны. Для того, кто не жил в то время, трудно представить, что значили тогда военно-воздушные силы! «Кто силен в воздухе, тот в наше время вообще силен», – провозгласил Сталин. Летчиков называли «Сталинскими соколами», о них снимали фильмы, пели песни, их любили, им давали лучшие квартиры…

Жигарев был в первой тройке в этой привилегированной касте. А потом началось его медленное соскальзывание по карьерной лестнице вниз. Нашей Академии суждено было стать последней ступенькой.

Появление столь высокого начальника вызвало в Академии легкое замешательство: ожидание неприятностей. Внешний облик маршала – угрюмый вид, хмурый взгляд – такие опасения отнюдь не рассеивал. Однако за три года в Академии маршал никого не уволил, в должности не понизил, очередного звания не задержал. Склонности делать людям пакости у него явно не было, и он не любил тех, кто побуждал его к подобным поступкам.

Как-то он назвал фамилию одного из начальников кафедр и сказал: «Представь: он написал мне донос на своего подчиненного. Требует убрать его из Академии. Вот сволочь!»

Ко мне он поначалу отнесся не очень-то дружелюбно. Видно было, что его раздражает, что в его подчинении находится какой-то штатский мальчишка (мне было за тридцать, но выглядел я еще моложе). Увидев меня на Совете среди соцветия генералов, он чуть не потерял дар речи. Я был уверен, что он выведет меня из состава Совета. Но он этого не сделал.