Александр Филиппов-Чехов - Александр фон Гумбольдт. Вестник Европы

Много времени спустя Гумбольдт пишет в «Космосе»: «Стоя за единство рода человеческого, мы тем самым отвергаем допущение так называемых высших и низших племен и классов. Конечно, нельзя не согласиться, что существуют племена более способные к развитию, более развитые, облагороженные высшей культурой, но нет народов более благородных? Все они одинаково призваны пользоваться свободой; свободой, принадлежащей как право во время дикости нравов одной личности; при дальнейшем же развитии – целому народу…»

Александр фон Гумбольдт в России и последние его труды (1871. Кн 7.)

Подготовка экспедиции и путешествие по России – Публикация результатов экспедиции – «Космос» – Метеорологические труды – Измерение средней высоты материков

В общей научной деятельности Александра фон Гумбольдта занимает довольно видное место предпринятое им путешествие в Россию. Помимо связи этого путешествия с интересом ученых наблюдений, театром которых для Гумбольдта сделалась русская территория и ее природа, оно для нас важно также и потому, что в этом путешествии играли роль кроме самого Гумбольдта некоторые из русских личностей двадцатых годов, с которыми он тогда приходил в соприкосновение.

Еще не так давно за границей была издана переписка Гумбольдта с графом Канкриным. Последний, затрудняясь чтением нечеткого почерка первого, приказал снимать с них копии, передавая те из них, которые казались ему почему-либо важными для министерства финансов, в архив его. Подлинные же письма граф Канкрин подарил тайному советнику Кранихфельду, восторженному почитателю Гумбольдта, от которого по наследству они перешли к бывшему профессору петербургского университета Шнейдеру [59]. Когда сын последнего, приступая, по желанию отца, к изданию этой переписки, узнал, что служащим в министерстве финансов господином Руссовым она также готовится к печати, то они соединились, чтобы лучше достигнуть общей цели. Дело, действительно, выиграло от этого, так как им разрешен был доступ в архив министерства финансов, и оба издателя воспользовались этим для пополнения упомянутой выше переписки различными извлечениями из дел, отчего письма являются с необходимыми пояснениями.

Платина послужила исходной точкой отправления в отношениях Гумбольдта к России. Открытая в 1822 г. на частных нижне-тагильских заводах, затем вскоре на казенных гороблагодатских, наконец уральских, она к 1827 г. накопилась на монетном дворе в количестве 11 пудов. Правительство желало воспользоваться ею как новым видом монеты. Отчеканен был пробный экземпляр ее. Он так понравился императору Николаю, что 19 августа того же года он утвердил даже чертеж чеканки. Главное затруднение оставалось, однако, впереди: вследствие крайнего колебания ценности нового металла, необходимо было определить стоимость его как металла. Обратились за решением, конечно, к иностранным ученым и специалистам, в числе их и к Гумбольдту. Препроводив 1 Ѕ фунта нового в России металла через графа Алопеуса, граф Канкрин письмом от 15 августа 1827 г. просил совета его в упомянутом вопросе. Не находя технических препятствий к введению платины как монеты, он указывал, однако, во-первых, на затруднение для непривычного глаза отличить платину от серебра; и во-вторых – на неопределенную ценность ее как металла. Первое неудобство граф Канкрин надеялся устранить тем, что он намеревался дать новой монете вес целкового или полтинника, а величину – полтинника или четвертака с совершенно отличной от них чеканкой, причем удельный вес металла должен был служить охраной против подлога. Гораздо более затруднений представляло второе из названных обстоятельств: платина, не отличаясь красотой золота и серебра, не могла сделаться предметом распространенного употребления; обработка ее была нелегкая, металлом необходимым (по тогдашним понятиям!) назвать ее тоже было нельзя; добывалась она в количестве незначительном. Все это не давало данных для определения ценности платины как монеты, в особенности при упроченном веками господстве золота и серебра на монетном рынке. Пользуясь опытом Колумбии, где платина уже была введена как монета, граф Канкрин выводил отношение ее к серебру как 5:1 и рассчитывал при весе монеты в 4 золотника 82 11/25 долей цену ее в 582 Ѕ (после в 575,26) копеек серебром, а с издержками чекана в 17 Ѕ (после в 24 к.) копеек – 6 рублей. Но так как число 6 не подходило к десятичному делению нашей монетной системы, то он предполагал вместо монеты в 4 золотника 82 долей пустить в обращение монеты половинного веса – в 2 золотника 41 доля и ценою приравнять ее к червонцу, который хотя и стоит ровно 2 р. 85 к., но обращается в торговле в цене 3 рублей. Если бы, однако, отношение это оказалось слишком высоким, то граф Канкрин считал возможным изменить его на 4 ј: 1, и тогда монета весом в целковый (4 зол. 82 дол.) стоила бы 488 копеек серебром, а с 12 коп., прикинутыми на издержки чекана – ровно 5 руб. сер. К этому исчислению граф Канкрин прибавлял, что золотник платины с промывкой, очисткой и проч. обходился в 67 к. с., следов. 4 зол. 82 дол. стоили казне 385 коп. Остальное составляло прибыль ее.

Представляя эти соображения свои на усмотрение Гумбольдта, граф Канкрин убедительнейшее просил его сообщить ему мнение свое как насчет величины, которую следует дать отдельным монетам, так в особенности насчет самого верного отношения платины к серебру.

Гумбольдт, отвечая на этот запрос, в самом начале своего письма, указывал уже на неудобство платиновой монеты, которую допускал разве как monnaie de luxe. По собранным им у его южно-американских друзей в Англии и Франции сведениям оказалось, что цены платины в деле были крайне непостоянны. Так, в течение 5 лет, с 1822 по 1827 гг., они от 3 талеров за лот в 1822 г. достигли в 1825 – 7 и даже 8 талеров и через два года упали опять до 5 талеров за лот.

Гумбольдт вслед по возвращении своем из Америки тоже отсоветовал испанскому правительству, обратившемуся к нему за советом относительно введения в колониях испанских платиновой монеты. Он указывал на то, что уже во время венского конгресса доктор Больманн [60] старался склонить правительство признать за этой монетой, введенной уже тогда по его настоянию в Колумбии, цену, определенную общим согласием. Платиновая руда вывозилась прежде в значительном количестве из этой страны, пока правительство ее не ограничило этого сбыта строго стеснительными мерами. Следствием этого было падение цен на платину в самой Колумбии, а вместе с этим – ограничение добычи ее, и в окончательном результате – возвышение цен на нее в Европе, которые могут опять упасть с открытием платиновых приисков на Урале. Но из этого видно, что новое колебание цен этого металла может быть опять вызвано каким-нибудь обстоятельством, вследствие которого жители Колумбии приступили бы опять к разработке оставленных ими приисков. Главными, однако, виновниками, почему колумбийская платиновая монета не пошла в ход, были соседние государства, не допускавшие обращения ее у себя.