Илья Дубинский - Примаков

В Сарниках не без влияния Примакова было решено двинуться к Стрыю и дальше – в Карпаты, раздуть там искры восстания, тлевшие в массе дрогобычских и бориславских горняков. Мечтали потом вместе с ними спуститься в долину Тиссы, в Венгрию… В доме Коцюбинских была благодатная почва для созревания и боевых мыслителей и мудрых мечтателей.

Во второй половине августа 1920 года решалась судьба всей антиантантовской кампании. Красные полки под ленинскими знаменами уже подошли вплотную к столице пана Пилсудского. Тухачевский, командующий Западным фронтом, в те дни тщетно добивался переброски Конной армии Буденного, застрявшей под Львовом, к Люблину. А Якир и Буденный, штурмовавшие в эти же дни столицу Галичины Львов, ждали, что Примаков со своими казаками ударит с тыла – на Комарно-Городок.

Буденный считал, что Варшава будет взята Тухачевским собственными силами, без Конной армии, а Примаков был твердо уверен, что Буденный с Якиром сами овладеют Львовом без червонных казаков…

Конная армия вместо Люблина продолжала штурмовать Львов, а червонные казаки вместо движения на Львов с тыла устремились в Карпаты. В двадцатидвухлетнем начдиве Примакове победил не мыслитель, а мечтатель. Шутка ли – пылающие Карпаты и пожар мировой революции на просторах Венгрии!

Вот почему критики, воздавая должное шпаге Примакова за все прочие рейды, Стрыйский вписывали в ее пассив. Ну, а критика не всем приятна. А наш Виталий был, как сам он утверждал, из обыкновенных самый обыкновенный.

Ему не очень-то нравилась в моей книге глава о совещании в Сарниках. Он открыл важные, неизвестные мне обстоятельства, обусловившие движение червонных казаков в Карпаты, а не ко Львову. Вернувшись в Харьков, я и внес в текст ряд исправлений.

Не исправил лишь я одного. В конном корпусе червонных казаков было шесть бригад, по два полка в каждой. Всего двенадцать полков. Внушительная сила! Полагая, что через малое можно показать и большое, я вывел в романе «Золотая Липа» червонное казачество не как корпус из шести бригад, а как бригаду из трех полков. То есть против реального уменьшил силу украинской конницы Примакова ровно в четыре раза…

Как раз тогда стали много писать о Первой Конной. Рассказывая о подвигах этого действительно славного соединения, историки оставляли в тени подвиги Второй Конной армии, конных корпусов Думенко, Каширина, Гая и украинской конницы – корпуса червонного казачества Примакова.

Виталий за эту «трехполковую бригаду» имел все основания укорять меня. И укорял…

Говорят, те выступления в печати, осуждавшие Стрыйский поход Примакова, весьма огорчили его. Ведь он, планируя операцию, размахнулся очень привольно. И полагал, что ее реализацией червонные казаки не только дадут толчок подземным силам революции там, за Карпатами, но и существенно помогут Буденному и Якиру, атакующим Львов. Особенно огорчила Виталия появившаяся в «Военном вестнике» статья лучшего его партийного и боевого друга Ионы Якира.

Незначительность эффекта Стрыйского рейда, вызвав досаду у всех истинных ценителей боевых свойств и качеств советской конницы, ничуть не умалила полководческого реноме Примакова. Его боевые удачи с лихвой перекрывают отдельные просчеты и срывы. Их было не так уж много. Но были…

Вспоминается бой за Синяву летом 1920 года. Досадная гибель отличного командира полка Новикова – любимца всего червонного казачества и самого начдива. Гибель командира полка и его лучших джигитов, тех, кто в прямом смысле этого слова шли за Новиковым в воду и в огонь. Шли и обожглись насмерть вместе со своим храбрейшим вожаком.

Хоронили их на тихом сельском кладбище-цвинтаре. И поныне, спустя почти полвека, жители Шпичинцев отдают должное и памяти героев и их могилам.

«Безумству храбрых поем мы песню!». Песен не было, но полковой хор трубачей похоронным маршем «Вы жертвою пали» проводил в последний путь своего героя-командира и погибших вместе с ним бойцов.

Спросить бы тогда любого казака – и любой сказал бы: «Плакать – дело бабье». Но тогда хоть и скупые, а падали слезы на остриженные гривы. На стриженые гривы боевых коней, и на нестриженую гриву Мальчика – резвого скакуна начдива…

Словно стыдясь минутной слабости, Примаков поднял глаза. И тут во взгляде рядом стоявшего Евгения Петровского, своего земляка и военкома дивизии, он уловил безмолвный укор…

При выполнении священного долга перед Родиной все ее воины равны – и солдат и командир. Но один, выполняя тот долг, ставит под огонь лишь свою жизнь, другой – и свою и жизнь своих подчиненных.

Вот эта сложность, когда от человека требуется достичь труднодостижимое и в то же время быть в ответе за свои действия перед законом, перед родными солдата, перед своей совестью, и вызвало, очевидно, требование Петра Первого, вошедшее с тех пор в боевые уставы, – добиваться победы малой кровью…

Под Шпичинцами крови было много, а победы не было. Был, напротив, весьма ощутимый урон. Для червонного казачества, для Красной Армии. Понимали это все, и прежде всего уяснил себе, всю тяжесть промаха молодой начальник дивизии – автор той горькой операции.

Может, если бы не было позади боев за Киев с гайдамаками Центральной рады, славного похода из лесов Нейтральной зоны через Харьков к берегам капризной и коварной Горыни, рейдов на Фатеж – Поныри и на Льгов, решавших судьбу столицы Советской республики, жарких схваток с башибузуками Улагая под Перекопом, начдив уловил бы укоры за ту атаку и за Новикова не только во взгляде военкома…

Да! Все знают – Новиков отличался горячностью. Врага не всегда одолевают силой. На войне сплошь и рядом берет верх дерзость, безумство, натиск. Молодой офицер военного времени, польщенный доверием командования, не нуждался в понуканиях – сам лез в огонь и умел зажигать безумством храбрости своих джигитов. Это Новиков под Перекопом вылетал в широкую степь, выкликая на сабельный поединок улагаевских всадников.

Кто-кто, а Примаков хорошо знал и своих комбригов, и своих командиров полков, и своих сотников. Знал их особенности и дарования, привычки и манеры, их психический склад и темперамент – все то, из чего слагается боевой почерк и солдатский характер вожака.

А не хуже начдива изучил этих людей комиссар. Когда решался вопрос об атаке синявского участка, где легионеры, словно кроты, глубоко ушли в грунт, оградив себя с фронта и с флангов мощными капонирами, он назвал имя командира 2-го полка. Никто лучше Потапенко и его хлопцев не мог выполнить с успехом атаки, требующей методического, со строгим расчетом, напора.

Знал это и Виталий Маркович. Знал он хорошо, что 4-й полк не станет тратить время на скрупулезную подготовку штурма. Знал он, что натиск будет стремительным и бурным. Будет такая атака, которая повлечет за собой немало жертв, но эти жертвы окупятся сторицей… Не раз подвергая свою жизнь опасности, на сей раз Примаков поставил под огонь головы своих самых лучших подчиненных.