Август Коцебу - Достопамятный год моей жизни

Кроме того, я едва не навлек на себя большой неприятности. Великий князь Александр ехал верхом впереди войск. Я совершенно не знал его в лицо, а если бы даже и знал, то мне был неизвестен строгий приказ, при встрече с особами царской фамилии выходить из экипажа и кланяться. Мой беспечный Карпов также ничего этого не знал, — и мы остались в кибитке.

Меня неизбежно арестовали бы и посадили в тюрьму при полиции, если бы великодушный князь, заметивший нас, не показал себя выше той невольной ошибки, которую я сделал, не оказав ему заслуженного почтения.

К девяти часам вечера мы приехали к городской заставе и подверглись опять длинному и томительному допросу. Нам дали казака верхом для сопровождения к коменданту, жившему в императорском дворце. Курьеры наши побежали наверх, а я в невыразимом волнении остался ждать на площади, которую очень хорошо знал.

Прошло четверть часа пока нас позвали к графу Палену, генерал-губернатору города. Его не было дома, и нам разрешили не ожидать его возвращения. Я сгорал желанием поспеть еще в тот же вечер к моему другу Грауманну, как бы поздно ни было; но курьеры имели положительное предписание доставить меня и купца к генерал-прокурору. Нас повезли к нему. Оказалось, что он в Гатчине, а его помощник по управлению так называемой Секретной Экспедицией, статский советник Фукс (Fuchs), жил далеко от дворца. Что теперь делать? Курьеры оставили нас на улице под надзором многочисленной прислуги генерал-прокурора, столпившейся вокруг нас из любопытства, и побежали на квартиру Фукса.

Я стоял добрые полчаса, облокотясь на перила набережной Мойки, и смотрел на ее покойные волны, обуреваемый самыми разнородными ощущениями. Наконец курьеры возвратились, а за ними шел и статский советник Фукс. Он обошелся со мною очень вежливо и указал на маленькую комнатку, в которой я мог провести ночь. На просьбу мою дозволить навестить друга моего Грауманна он отвечал, что хотя я более и не числюсь государственным преступником, но он прежде всего должен донести обо мне рапортом в Гатчину и испросить дальнейших обо мне приказаний. Он обещал исполнить все это тотчас и послал рапорт с эстафетой. Ответ, конечно, мог последовать только завтра, а потому он предлагал мне как-нибудь устроиться на эту ночь.

Я спросил его о моей жене, но он не мог сообщить мне о ней никаких сведений. Таким образом рушилась надежда, которую я лелеял в душе во время всего пути от Москвы до Петербурга. Я попробовал узнать от него о причинах моей ссылки; он ответил мне только — что ссылка моя последовала по особому высочайшему повелению, и что государь в течение последних дней неоднократно спрашивал, не возвратился ли я назад, что все мои бумаги находятся у генерал-прокурора и будут мне в целости возвращены.

После этого он пожелал мне покойной ночи и пошел отправлять эстафету.

Первая моя ночь в Петербурге прошла очень скучно; я не мог вовсе отдохнуть. Я видел, что обманулся более, нежели когда-либо, так как желание мое получить известие о моем семействе никогда не было до такой степени сильно. К этой неприятности присоединилось грустное и мрачное впечатление, производимое самим местом, где я находился. Это была узкая и низкая комната, в которую приводили без разбора всех попадавшихся в руки Тайной Экспедиции, или инквизиции. Кроме стола, стула, и кровати без матраца в ней ничего не было. Кровать кишела всякими насекомыми, что помешало мне даже попытаться заснуть. С какою радостью встретил я рассвет, с каким нетерпением ожидал возвращения эстафеты, которая должна была привезти мне свободу и дозволение навестить моего друга Грауманна.

Было около восьми часов, когда Фукс пришел ко мне. Ответа из Гатчины еще не было, но вообразите мой восторг, когда он мне сказал, что моя жена находится в Петербурге. Я почувствовал то, что ощущает человек, разбитый параличом, которому благотворное электричество возвращает действие членов. Я стоял как окаменелый; слезы текли из глаз моих. — «Где она?» — вот все, что я был в состоянии вымолвить. Он ничего не мог мне ответить на это. Он не смел даже освободить меня из-под того странного ареста, в котором я находился.

«Впрочем, — сказал он мне, — вам позволено пригласить к себе кого угодно».

Я тотчас же послал Сукина к Грауманну с маленькой запиской. Сукин скоро возвратился и рассказал мне, с каким восторгом его принял мой друг, сделавший ему прекрасный подарок, и принес мне ответ следующего содержания:

«Ваша жена и дети совершенно здоровы и живут невдалеке от меня; прежде нежели идти к ним, зайдите ко мне, чтобы я мог приготовить вашу жену к этому свиданию; внезапная радость может быть для нее пагубна».

Сукин опять отправился к нему с известием, что я еще не смею выходить из комнаты, но могу принимать у себя. Именем старой дружбы заклинал я его доставить мне возможность видеться с моим семейством.

Грауманн пришел ко мне. Я не стану говорить о нашем умилении и восторге. Это была первая ступень лестницы, по которой я должен был в скором времени достичь семейного рая. Он сообщил мне, что моя жена здорова, но очень слаба после преждевременных родов и сильного кровотечения, причиною которых было постигшее меня несчастие. Он доказал мне необходимость постепенно и осторожно приготовить мою жену к свиданию со мною, несмотря на то, что она уже давно ждала меня. Я согласился с его доводами, основательность которых умерила пыл моего нетерпения; я предоставил ему действовать по своему усмотрению.

Прежде нежели прийти ко мне, Грауманн побывал у моей жены. Его улыбающееся лицо показалось ей хорошим предзнаменованием, и она встретила его вопросом: «Вы, верно, получили хорошие вести о моем муже?» Он отвечал утвердительно, прибавив, что я в самом скором времени должен приехать. После этого он показал ей записку, написанную моею рукою из Вышнего Волочка, в которой я просил мою жену приехать встретить меня на первой станции. Василий Сукин отдал эту записку Грауманну, так как она уже не имела значения после той, которую я написал ему из Тайной Экспедиции, и друг мой хорошо ею воспользовался. Моя добрая Христина, прочтя эту записку, была вне себя от радости и тотчас же послала за лошадьми, намереваясь немедленно ехать; она просила Грауманна сходить к генерал-губернатору и выхлопотать ей подорожную, без которой нельзя было выехать за черту города. Он принужден был для вида обещать ей это и под предлогом, что отправляется к генерал-губернатору, пришел ко мне.

Он увидел, что я также сгораю от нетерпения; я в одно и то же время благословлял и осуждал его благоразумную осторожность. Он скоро ушел от меня, обещая привести мою жену, как только это окажется возможным без опасности для нее.