Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов
В начале 1883 г. я опять переместился ближе к «еврейскому» центру Петербурга: поселился на Средней Подьяческой улице, между Екатерингофским проспектом и Екатерининским каналом. Пешеходный мостик на канале соединял меня в несколько минут с помещением редакции «Восхода» на Офицерской улице. Сюда приехала ко мне после короткого отсутствия из Петербурга моя невеста, так как мы решились жить вместе. Официально брак наш тогда еще не был освящен, так как я по убеждению не мог согласиться на религиозную церемонию бракосочетания, а гражданский брак в России не признавался. По этому поводу у нас шла горячая переписка. Мы решили легализовать наши отношения гражданским браком в Париже, куда мы по давнишнему плану готовились переселиться в ближайшее лето. Для того времени это был очень смелый шаг не только по отношению к родным в провинции, но и по отношению к нашему общественному кругу в Петербурге, но для меня не существовало никаких преград, когда речь шла о верности моим убеждениям. «Я раб идеи, раз мною овладевшей», — писал я своей будущей спутнице жизни. В записях тех дней нахожу следующие мысли по этому поводу, навеянные спорами с товарищами: «Есть двоякого рода идейный фанатизм: первый желателен и даже обязателен для человека убежденного, второй абсолютно вреден. Первый заключается в том, что человек, имеющий определенные убеждения, стремится сообразовать с ними свои поступки. Он требует, чтобы действия человека всегда служили точным выражением его внутреннего кредо. Например, позитивист или атеист не должен присягать во имя Бога и позволять над собою какой-либо церковный обряд. Он должен быть фанатиком своей идеи, оставаясь в то же время толерантным к противоположным мнениям... Но есть другой тип фанатиков: люди, которые, считая свой образ мыслей единственно верным, преследуют людей противоположного образа мыслей, стараются путем насилия и притеснения внушить веру в то, что они сами считают истиной. Такой фанатизм, даже будучи искренен, вреден и подлежит искоренению». Я был в ту пору весь проникнут пафосом антитезиса, героизмом борьбы Уриеля Дакосты и Спинозы. В поэзии у меня был новый кумир: умерший молодым сподвижник Байрона бурнопламенный Шелли, стихи которого я читал в английском оригинале. Мне очень нравился его девиз в форме греческого гекзаметра: «Я человеколюбец, демократ и атеист» («Эйми филантропос, демократикос т'атеостэ»).
Глава 17
Крайности антитезиса: статья о реформе иудаизма (1883)
Идея религиозных реформ в уме «неверующего». Проведение ее в оценке «контраталмудизма» франкистов. Статья «Какая самоэмансипация нужна евреям?» Ее страстные филиппики: «язычество закона», система обрядов как противоположность системе чистой веры и этики; союз реформистов для борьбы с ритуализмом; мой крайний космополитизм и индивидуализм. — Неудавшийся план переселения в Париж. — Лето на даче в Лесном. План этюда о Милле. — Боевая статья против национализма Смоленского. — Жизнь с Фругом в петербургских меблированных комнатах. Проза в жизни поэта национальной скорби. — Протесты против моих статей о реформах. — Моя статья о предреволюционной французской комиссии по еврейскому вопросу и паленская комиссия в Петербурге.
В 1883 г. мой антитезис, пафос отрицания, дошел до крайностей. В ряде статей «Восхода», исторических и литературно-критических, я упорно проводил идею обветшалости прежних форм иудаизма и необходимости коренной реформы. Тогда я еще сам не отдавал себе отчета, почему я так горячо ратую за реформу иудаизма, когда по моему позитивистскому миросозерцанию всякая религия является лишь пережитком фазиса теологического мышления, обреченным на исчезновение. Позже я понял причину этой непоследовательности: в глубине моей души, за порогом сознания, таилась потребность чистой веры, и я желал восстановить ее хотя бы для народных масс, еще не вышедших из теологического фазиса. Реформистская тенденция окрашивала мою большую монографию «Яков Франк и его секта христианствующих», которая печаталась в книжках «Восхода» 1883 г. В «контраталмудизме» франкистов я искал следов народного порыва к религиозной реформе, хотя и направленного по ложному пути, и нещадно бичевал польский раввинизм XVIII в., оказавшийся таким жалким на обоих диспутах с франкистами.
Одновременно я готовил главную атаку против старого порядка в специальной статье о религиозных реформах. Еще в конце 1882 г. я написал короткую статью на эту тему и снес ее в редакцию либеральной газеты «Новости». Редактор О. Нотович{167}, которому я предложил эту статью для фельетона газеты, выразил сочувствие идее реформ и сказал, что он, сын симферопольского раввина, давно отбросил все религиозные предрассудки и воспитывает своих детей без всякой религии («пусть потом выбирают какую угодно»), но находит, что в общерусской газете, как «Новости», моя статья неуместна. Тогда я решил переработать статью по расширенному плану для «Восхода». В то время умы волновались по поводу брошюры «Автоэмансипация» доктора Пинскера{168}, разрушавшей все наши надежды на гражданскую эмансипацию и культурное обновление в европейском духе. Весь проникнутый идеалами европеизма, я решил противопоставить пинскеровскому идеалу национального самоосвобождения западную идею культурной самоэмансипации, с реформою иудаизма в центре. Так возникла моя статья о реформах с полемическим заглавием «Какая самоэмансипация нужна евреям?».
То был резкий вызов ортодоксальному еврейству, всей той системе, которая заменила религиозное сознание обрядом. Тут я впервые употребил жесткое слово «язычество обряда» в применении к талмудизму, не зная еще об однородном выражении («идолопоклонничество закона») у Вельгаузена{169} и Гарнака{170}, противников из другого лагеря. Крик возмущения рационалиста, а не спокойное суждение историка, слышался в словах, как будто взятых из лексикона энциклопедистов XVIII в.: «Да, еврей не имеет религии, он имеет только систему обрядов, доведенных до абсурда; он поклоняется Существу, контролирующему все его телодвижения, требующему от него не кушать того-то, не прикасаться к тому-то и т. п.». Я пришел к выводу, что обрядовая система иудаизма вредна в религиознонравственном отношении, ибо заслоняет принцип чистой веры и этики и в то же время усиливает «племенное обособление», вредное в гражданском отношении. Возрождение еврейства должно идти одновременно с двух концов: гражданской эмансипации и духовной самоэмансипации. Я предлагал образовать союз реформистов, который бы осуществлял последнюю задачу, но при этом я не задавался вопросом: а как же я, позитивист, могу участвовать в таком союзе, которому я начертал план постепенного упразднения лишнего ритуализма, между тем как для меня самого даже реформированный иудаизм
