Эмир Кустурица - Эмир Кустурица. Автобиография

Мисо Мандич еще не уехал в отпуск. Он тоже остался один в пустом городе. Каждый день он приходил в нашу квартиру, где его дочь перед отъездом на каникулы навела идеальный порядок, естественно, опустошив холодильник. Голодный мужчина никогда не теряет надежды отыскать что-нибудь съестное. Поскольку холодильник упорно был пустым, Мисо не оставалось ничего другого, как после очередной грустной констатации закрыть его и лечь спать, чтобы отдохнуть душой и телом от тягостных гражданских дел.

Около 14 часов 30 минут Мурат вышел из здания Исполнительного совета и направился к дому номер 14 по улице Сеноина.

«Пора пойти перекусить!» — сказал себе помощник министра информации Республики Босния и Герцеговина, счастливо улыбаясь. Он даже принялся насвистывать свою любимую мелодию: «Я бродяга… мне трудно усидеть на месте». Словно кот, он замедлил шаг, приближаясь к своей добыче. «Эй, мой маленький эскалоп! Недолго тебе осталось ждать, скоро настанет твой последний час. Я слопаю тебя!» — повторял он про себя.

Мурат остановился в Градине, купил хлеба и специй для салата. Проделывая это, он учтиво поздоровался с Ризо, известным гомосексуалистом Сараева.

— Как дела, Ризо, есть здесь для тебя молодежь? — спросил его отец, в то время как тот дымил сигаретой; говорят, что сигарету он не выпускал изо рта, даже когда спал: погаснув, она так и оставалась висеть у него в уголке губ.

— Шутишь, Мурат? Если бы кто-нибудь тебя услышал, то, не дай бог, решил бы, что я… — с улыбкой ответил Ризо.

— Да кому в голову придет такое? Все знают, что ты — нормальный.

Мурат взял хлеб и направился к улице Сеноина. Он бодро открыл дверь нашей квартиры, вошел на кухню и подумал: «Как же хорошо, что здесь высокие потолки! Такая прохлада! Молодцы австрийцы, не зря они правили миром и распространили повсюду свою цивилизацию и архитектуру!» Он взял с полки тарелку, поставил ее на стол, разложил приборы и, напевая, направился к холодильнику. Открыл его и… не поверил своим глазам! Не может быть! Как пережить такой шок? Кто-то съел его эскалоп!

— Господи, как несправедлив мир, — сделал вывод Мурат, жуя кусок хлеба.

Он набрал номер в Високо и пожаловался Майе:

— Если бы ты знала, невестушка, как я предвкушал этот момент… И вот я остался с носом. Это ведь он украл мой эскалоп?

Отец подумал о своем сыне, не предполагая, что эскалоп окончил свой путь в желудке Мисо Мандича, который был ему несказанно рад! Судья Мандич был вознагражден за упорство, с которым каждый день открывал холодильник на улице Сеноина. В конце концов он нашел там панированный эскалоп Мурата.

Старая, несколько обветшалая квартира в доме номер 14 по улице Сеноина как магнитом притягивала разношерстную сараевскую публику. Она располагалась в удачном месте, поскольку выходила на главную магистраль города — улицу Тито.

— Давай зайдем к Кусту, это недалеко, — говорили мои друзья, жившие в Виснике или в Косеве.

Стоило им оказаться в центре города, они неминуемо проходили по улице Тито. Таким образом, у них складывалось впечатление, что Куста живет рядом.

Кто только не приходил в эту квартиру! Наши родители регулярно посещали ее раз в день, и редко когда кто-нибудь из наших знакомых не оставался у нас на ночь. Этот бесконечный круговорот гостей напоминал мне комнату в доме номер 2 на улице Войводы Степы, где я родился. Тогда тоже к родителям нежданно являлись гости.

— Это не квартира, а проходной двор! — возмущалась Сенка.

История повторялась, но на этот раз речь шла о более спокойной компании, чем эти отчаявшиеся бедолаги пятидесятых годов. До нас добрались мировой прогресс, «Levi Strauss», кока-кола и рок-н-ролл.

Жизнь между двумя фильмами: «Помнишь ли ты Долли Белл?» и «Папа в командировке» — протекала в ритме «великих надежд». В период, последовавший за смертью Тито, и даже в предыдущие годы рокеры исполняли песни на политические темы. Наиболее яркий след среди них оставили Бора Корба и Азра де Дьёни Стулич. Но больше всего публике нравились выступления под открытым небом рокера Горана Бреговича. Ему удалось перевести тексты песен «Led Zeppelin» на простонародный язык. После концерта у фонтана Гайдука, где собралось более ста тысяч фанатов, тетя Весны Байцетич так прокомментировала манеру исполнения Бреговича:

— Если бы его мать была жива, он бы такое не вытворял!

Не успели «Led Zeppelin» исчезнуть со сцены, как Брегович уже включил в свой репертуар диски следующей волны. В своем желании дожить до ста лет он даже сочинил песню, в которой выражал свою неприязнь к столетним старожилам.

Появление группы «No smoking orchestra», певца Элвиса Джи Куртовича и телевизионной передачи «Сюрреалисты» стало по-настоящему революционным событием. Это популярное искусство позволило наследникам «Травницкой хроники» и «Моста на Дрине»[51] узнавать друг друга в песнях и телевизионных пародиях. Таксисты, мясники, булочники смотрели «Сюрреалистов» и смеялись над пародиями на самих себя в скетчах, созданных по аналогии с британской комедийной группой «Monty Python». Это был не плагиат, а обыгрывание клише, чем успешно занимались ранее Терри Джонс и Гиллиам[52]. Именно это сделал великий немецкий кинорежиссер Райнер Вернер Фассбиндер. Он увидел в гиганте Голливуда Кирке Дугласе и его грандиозных мелодрамах настоящие стереотипы. На их основе он создал современные кинематографические произведения, прославившие немецкое кино 1980-х годов, и среди них — самый известный фильм «Замужество Марии Браун». Фассбиндер был одним из тех редких режиссеров, кто, используя стереотипы, сумел удержать возле телеэкранов миллионы зрителей, заставив их смотреть настоящее искусство. Это был телесериал «Берлин, Александерплац». В то время телевидение могло создавать настоящие шедевры.

Мы собирались в квартире на улице Сеноина вместе с Нелле Карайличем, смотрели творение Фассбиндера и узнавали в нем приемы, которые сами применяли в фильмах и рок-н-ролле. Восьмидесятые годы стали важными для кино и музыки, поскольку оригинальность художника измерялась дистанцией, которую он соблюдал или не соблюдал по отношению к существующим стереотипам, но также и его уважением к основам мелодраматизма — будь то Еврипид, Шекспир или судьба Бабы Атифа, попавшего под поезд, — уважением, из которого фонтанировала эмоциональная мощь пережитого опыта. Этот опыт требовал присутствия художника, способного его понять и отреагировать по-своему, сообразно своей эпохе. Мы упивались музыкой группы «The Clash», поскольку Джо Страммер был героем, который порой голодал, а когда мы в сотый раз крутили его альбом «London Calling», он отправился в Никарагуа сражаться на стороне сандинистов. Мы бы не смогли так поступить, поэтому он стал нашим идеалом. Панк-движение, даже если оно было стилистическим творением лондонского менеджера Макларена, имело свои хорошие стороны. Оно будило уснувшее чувство справедливости, которое культивировали «дети цветов» — хиппи — до 1968 года, до того как продаться Уолл-стриту.