Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн
После нас приехал Зинов, задачей которого было разобраться в отличиях зарубежного законодательства по защите интеллектуальной собственности. Затем его сменили Саша Петруненков с Владимиром Антонцом и Андрей Балабан. На всех, попавших в Америку впервые, разящие отличия производили глубокие впечатления. Зинов назвал пережитое потрясение «культурным шоком», который на какое-то время вырубил его память. Володя Антонец описал все поведенческие особенности американцев, сложившиеся правила отношений и бытовые отличия в подробной брошюре «Остин».
Было нереально, чтобы российские студенты платили за эту программу по 24 тысячи долларов, поэтому изначальное намерение сделать программу официально совместной и выдавать нашим слушателям американские дипломы оказалось неосуществимым, однако приобретенные знания и выпущенные учебники существенно подняли уровень и привлекательность учебной программы Центра коммерциализации технологий АНХ.
В личном плане я ухитрилась слетать в Чикаго на день рожденья девятилетнего Бени, привезла ему ковбойскую техасскую шляпу, которую он тут же надел.
Родители подарили ему персональный компьютер, и он искал моего сочувствия, показывая, что компьютер отнимает Лотя (ей еще не было и трех лет) предпочитая пользоваться им сама.
Мой английский
Меня часто спрашивают, знала ли я английский, когда приехала в США. Я искренне отвечаю:
– Думала, что знала.
В советское время технические переводы или составление рефератов публикаций, изданных на английском (или каком-то другом иностранном языке), были почти единственным легальным способом зарабатывать дополнительные деньги. Поскольку мы с Юрой начинали наше семейное существование практически с абсолютного нуля, дополнительные деньги были нужны всегда. Юра тоже переводил, но у меня получалось быстрее, поэтому на него чаще падали прогулки-поездки с Мишей, чтобы у меня было больше времени для переводов. Письменные переводы развивали не только пассивный запас слов, но и умение быстро печатать на машинке, что экономило время и деньги.
Конечно, надо признать, что мне повезло с возможностью устной практики: начиная с 70-го года – покупки «Инстрона» для МВМИ и далее – MTS и пр. для ЦНИИчермета, мне приходилось встречаться с англичанами, американцами, японцами, обслуживающими оборудование, и это понемногу активизировало пассивный запас слов. Плюс как минимум два раза в год – недельные контакты с СВММ. Лякишев настолько уверовал в мой английский, что иногда на узких банкетах с СВММ сажал меня напротив как переводчика.
Конечно, мой английский был весьма самодельным, и мои «выступления» не обходились без «перлов.» Как-то осенью я пришла на стенд Кембриджской компании, поставившей нам «Квантимет». В павильоне было жарко, и я спросила разрешения повесить пальто. Откуда было мне знать нужное выражение take off, которое вовсе и не содержало слов, относящихся к одежде: dress. Я по-простому использовала логичное в моем понимании undress, означавшее на самом деле «раздеться догола». Вежливые и сдержанные англичане не подали вида, пришлось краснеть задним числом, когда много позже узнала разницу.
Начавшиеся поездки в Европу добавляли что-то к базовому знанию, но решающим было два серьезных события.
Во-первых, когда меня «брали с собой» в Бельгию для участия в мною же организованном посещении фирмы «Сидмар», мне было поставлено условие, что я буду и переводчиком группы. Я в течение пары месяцев брала уроки разговорного английского, чтобы быть в состоянии переводить и бытовые термины.
Это был очень благостный опыт: никто не говорит на таком четком английском как фламандцы. Помимо плановых технических встреч, во время обедов хозяева устраивали обмен информацией пяти их специалистов с пятью нашими. Это была бесценная практика нон-стоп английского с необходимостью быстро переводить с английского и на английский диалоги десятка человек. Мне показалось, что ура! теперь я уверенно понимаю английский, однако когда в 1993-м я приехала в Лондон, в телевизионных информациях я ухватывала только «Диана» или «Ельцин».
Вторым и даже более важным вкладом были трехмесячные курсы Китайгородской при МГУ, через которые на разных уровнях прошла вся моя команда перед международной конференцией 94-го года, а также обильная переписка на стадии ее подготовки.
Поскольку наша программа Инкубатора шла по проектам USAID, американцы включили меня как директора в какой-то почетный файл, так что я довольно часто оказывалась приглашенной на приемы в Посольство или даже в резиденцию американского посла. Так, в частности, я оказалась там 4-го июля 1996-го года среди приглашенных на празднование 220-й годовщины независимости США. Я пришла рано, и первыми мне попались Борис Березовский и Александр Иванович Лебедь, а затем брат Эдик, возглавляющий в АНХ школу подготовки МВА, совместную с американским университетом в Калифорнии, профессор Эдуард Гойзман (на фотографии).
Подобные встречи, посещения USAID и периодические поездки в США или Англию также способствовали разговорной практике. Американским партнером по гранту был Вирджинский политехнический институт, который представлял Алистер Бретт. Он бывал у нас месяцами, и пару раз мы с ним участвовали в конференциях по малому инновационному бизнесу в Англии, посещали подобные нам центры в Оксфорде и Ворвике. Как урожденный англичанин, Алистер предпочитал по возможности поддерживать контакты с Великобританией и способствовал нашему сотрудничеству с Британским Советом.
Хотя сама я говорила достаточно связно и быстро (себя я понимала), я по-прежнему с трудом понимала быструю речь американцев и еще больше – англичан, но схватывала достаточный процент слов, чтобы перевести для себя общий смысл.
Друзья на жизнь
На курсе у нас с Юрой было два приятеля: Боря Вершков и наш «сват» Ося Вертлиб, с которыми мы регулярно перезваниваемся (с Борей – перезванивались) на дни рожденья.
При всей моей общительности у меня мало друзей, и я не слишком обрастала ими с годами.
Друзей легче иметь, когда им удается поболеть за тебя – посочувствовать, чего не позволяет мой скверный нрав и мамино воспитание. Это было ее кредо: «Пусть лучше завидуют, чем сочувствуют», которое я приняла как руководство к действию.
Юра часто не одобрял такого подхода, но я и сейчас делюсь даже с близкими и друзьями только хорошими новостями, потому что не верю, что чье-либо сочувствие уменьшит глубину огорчений. Плюс остерегаюсь озвучивать плохие вести, боясь, что это делает ожидаемое несчастье окончательным и лишает всякой надежды.
В результате у меня всего три подруги в Москве, и двое друзей, которые, я уверена, любят и понимают меня, какая я есть.
Наташа Ахтырская. С
