Архив еврейской истории. Том 12 - Коллектив авторов
Помимо этого Чертков занимался переводами произведений Толстого на другие языки. В 1898 году, после более-менее откровенного давления с его стороны, он был назначен писателем своим официальным представителем и получил исключительное право распоряжаться всеми переводами его произведений за границей:
Теперь, когда мой друг Владимир Чертков живет в Англии, я желаю в его руки передать все соглашения и связи с первым изданием моих писаний за границей; и потому я хотел бы, чтобы все переводчики и издатели, заинтересованные в этом деле, обращались к нему.
Лев Толстой.
Москва.
8 марта 1898[645].
Появившись в жизни Толстого в конце 1883 года, в течение всего нескольких лет Чертков завоевал исключительно привилегированное положение: стал его ближайшим другом, издателем, переводчиком и литературным агентом[646]. А в 1903 году уже обрел – и очевидным доказательством тому явилось последнее завещание писателя[647] – почти абсолютный контроль над тем, что тот писал, и поэтому для Толстого было совершенно естественным ритуалом отправлять Черткову черновики своих произведений, копии дневников и частной переписки, что, скорее всего, было продиктовано желанием вверить судьбу этих текстов тому, кто явно дорожил ими намного больше, чем он сам.
Но вернемся к трем сказкам. Письмо с их текстами прибыло в Лондон 11 сентября 1903 года н. с. и не содержало никаких указаний от Толстого, поэтому, уведомляя его о получении, Чертков написал: «Пока, не получив других инструкций, считаю, что сказки эти можно печатать на иностранных языках»[648].
«Инструкции» на предмет того, что делать с тремя сказками, Толстой выслал ему отдельным письмом, также отправленным 24 августа, но дошедшим до адресата позднее. В нем Толстой сообщал Черткову:
Я их отдал в еврейский сборник в пользу пострадавших в Кишиневе. Они хотят перевести на жаргон и поместить в Сборнике. Я думаю, что не следует издавать ни по-русски, ни по-английски, ни по-каковски (разумеется, в случае, если это найдено будет стоящим печатания и перевода) до тех пор, пока выйдет сборник и даже несколько после. Также думаю предложить и «Посреднику». Если же появятся переводы с жаргона, то что ж делать. Пускай.
Адрес того, кому я послал, если захотите списаться с ним: Киев, Соломону Наумовичу Рабинович. Мал[ая] Благовещенская, 27[649].
С самого начала Толстой принял условия Шолом-Алейхема: сказки не должны были ни публиковаться на русском, ни переводиться на какой бы то ни было другой язык до выхода сборника на идише. И поэтому, получив уведомление Черткова и не зная, что тот еще не прочел его указаний, писатель, опасаясь конфликтов, слишком хорошо ему знакомых, почувствовал, что должен снова встать на защиту интересов сборника на идише. И 6–7 сентября написал Черткову, не скрывая своего недовольства ситуацией:
О том, что делать с сказками, я писал и сейчас напишу еще.
<…>
Теперь о самом печатании: когда я теперь отдаю что-либо в печать, то всегда боюсь, что огорчу кого-нибудь и мне будет неприятно. – Еврейские издатели хотят напечатать по-русски в Киеве в пользу же кишиневск[их] евреев, и потому надо сделать так, чтобы не повредить успеху их издания. Надо списаться с ним. Адрес такой: Соломон Наумович, Киев, Мал[ая] Благовещенская, 27[650].
Указания Толстого, если верить Черткову, пришли отдельным письмом на день позже списка самих сказок, и в тот же самый день, 12 сентября н. с., Чертков покорно отступает от своего первоначального намерения:
Дорогой Л. Н., вчера вечером, уже отправивши вам мое письмо (№ 100), получил ваше с указаниями относительно того, как поступить со сказками. Разумеется, в полности исполню ваши указания. Сказки или притчи эти прекрасны и, как все, что вы пишете, так просты и безыскусственны и вместе с тем так глубоки, что сначала поражают больше своей простотой – как будто во всем этом ничего нового, – и только потом, когда переваришь и перечтешь и вдумаешься, то проникаешь в глубину и видишь, что, хоть и просто, да очень важно и никогда не было высказано так ясно и ярко [651].
Получив распоряжение Толстого дождаться выхода еврейского сборника, Чертков больше не заводит речь о переводах, а только спрашивает, как поступить с двумя вариантами сказки о царе Асархадоне:
Вы не объясняете, почему прислали две версии и прислали ли их на выбор по нашему усмотрению или желаете, чтобы издали только вторую версию? И мне, и Гале, и всем нам первая сказка больше нравится в первой версии: уже очень жаль выпустить ослицу с осленком (это удивительно трогательно), да и вообще эта первая версия как-то несколько шире захватывает. Не позволите ли вы нам ее напечатать, когда будем издавать?[652]
Толстой предоставляет ему тут полную свободу: «Две версии я послал вам именно затем, чтобы вы выбрали, какую найдете лучше»[653]. Чертков распорядился этими сказками по-своему, не ограничиваясь простым выбором одного из двух вариантов; но к этому мы вернемся позже.
Тем временем Шолом-Алейхем продолжает переписку с Толстым: 3 сентября 1903 года он уведомляет писателя о письме (от 29 августа) неизвестного ему Павла Буланже.
Буланже сообщает Шолом-Алейхему об отсутствии авторских прав на любые тексты Толстого и предупреждает о вытекающем отсюда риске того, что сказки могут быть переведены на русский с идиша и опубликованы «ловкими промышленниками-издателями». В этой связи Буланже предлагает следующее:
Для того чтобы избежать этого, я, сговорившись с Львом Николаевичем, хотел бы условиться с Вами, чтобы избежать такого нежелательного явления. Нельзя ли было бы редакции изданий «Посредник» вслед за выходом в свет Вашего сборника, скажем, через неделю выпустить на русском языке напечатанные
