Шадр - Ольга Порфирьевна Воронова
Ему нужны были лимоны, а в Москве их не было в продаже. Приехал Сарьян — привез лимоны из Армении.
Чуть ли не каждый день справлялся о здоровье Шадра Нестеров. Несколько раз приезжала в больницу Мухина. «Не могу без волнения вспоминать о моем последнем посещении Ивана Дмитриевича, — рассказывала она. — Сидя высоко на постели, в подушках, худой и изможденный, он пламенно говорил о том, что, когда выздоровеет, мы будем работать вместе. Создадим совместную вещь, в которой запечатлеем эпоху».
Пришло письмо из Шадринского краеведческого музея; сотрудники музея писали, что в нем экспонируется выставка, посвященная творчеству скульптора, что посетители музея подолгу задерживаются на ней, расспрашивая о Шадре.
Казалось, каждый день несет радость. Но дни эти были недолгими: в течении болезни наступил угрожающий поворот. Начался сепсис. Пенициллина в те дни еще не знали; повторная операция, которую сделали, пытаясь удалить очаг заражения, не помогла. Дни Шадра были сочтены.
«Я не боюсь умирать, — говорил он жене. — Я никому не сделал зла. Но как хочется создать еще хоть одну настоящую, достойную времени вещь. Не оставляет Чувства, что еще ничего не сделал».
Его увезли в Барвиху, возлагая последние неясные надежды на свежий весенний воздух.
«Провезите меня мимо новой мастерской, — просил Шадр. — Ведь я ее так и не видел. А работает там пускай Вера Игнатьевна».
В Барвихе Шадр попросил поставить его кровать у окна: радовался солнцу, соснам. Но второго апреля ему стало совеем плохо. Не помогали ни переливание крови, ни морфий. Принесли кислородную подушку. «Неужели конец?» — тихо спросил он.
Это были его последние слова. Третьего апреля, вечером, Шадр скончался. Тело его перевезли в Москву.
Гроб его утопал в цветах, зелени, венках, перевитых красно-черными лентами. Сотни людей пришли проститься со скульптором — художники, писатели, артисты, рабочие, студенты.
Могила его на Новодевичьем кладбище. На том же кладбище, где установлены созданные им памятники Аллилуевой, Немирович-Данченко, Дурову. Надгробная плита с профилем художника и на ней надпись: «Иван Дмитриевич Шадр».
6 августа 1958 года на доме, где жил последние годы скульптор, была установлена мемориальная доска: темно-серый полированный гранит с бронзовым барельефом художника и подписью.
Но дута памяти человеческой различны. И среди них немало более живых, теплых и действенных, чем мемориальные доски и надгробия.
Память — это и вросший в землю домик в Шадрииске.
И постоянная экспозиция в Шадринском музее.
И изостудия имени Шадра в Шадринском педагогическом институте.
Память — это и прячущийся на Лермонтовской площади в Москве среди зелени «Сезонник»; и стоящий в современной Мцхете, на скрещении Куры и Арагвы, памятник В. И. Ленину. «Ленин» Шадра на ЗАГЭСе своим утверждающим жестом и впредь будет напоминать нам об обязанностях каждого гражданина, о прогрессе», — писала в 1944 году В. И. Мухина.
Память многолика: она и в трагической торжественности ленинградского Пискаревского кладбища, воплощающего мечту скульптора воспеть героическое достоинство смерти. И в развитии нашей скульптуры, многие страницы которой подсказаны гражданским чувством и пластическим мастерством Шадра. И в смежных областях искусства, на которые так или иначе оказало свое влияние его творчество.
В Большом театре оперы и балета Москвы поставлен хореографический спектакль на сюжеты скульптур Шадра. Это случай прямого воздействия скульптора на танец и музыку. Но бывают примеры и косвенного воздействия — их трудно уловить, невозможно предвидеть. Но они существуют. Вот что рассказывает об этом народная артистка РСФСР певица М. П. Максакова:
«Когда я познакомилась с творчеством Шадра, у меня сразу получился скачок в моем личном творчестве. Я поняла, что оперный образ можно лепить как скульптуру, что поза не только музыкальна, но и находится в движении. Позу «Девушки с факелом», например, можно держать во время музыки достаточно долго, и она все время будет в движении. Я советую всем актерам внимательно изучить скульптуры Ивана Дмитриевича».
Произведения Шадра экспонируются в лучших музеях Советского Союза. В Государственной Третьяковской галерее, в Государственном Русском музее, в Государственном Музее революции СССР, в Музее В. И. Ленина и в других. Многие из них — хотя бы по репродукциям — известны каждому. И тем не менее каждая выставка его произведений становится событием художественной жизни страны: собранные вместе, они особенно выразительно, ярко, страстно рассказывают о художнике и пережитом им времени.
На персональной выставке Шадра, устроенной в 1962 году, больше чем через двадцать лет после его смерти, книга отзывов пестрела записями, свидетельствовавшими, что зрители воспринимают художника как своего современника.
«Шадр — это вдохновенное прославление внутренней мощи человека».
«Каким неиссякаемым мужеством и благородством веет от каждой из его скульптур!»
«Мне хочется сказать о Шадре: это настоящее. Смотришь и смотришь, и хочется без конца вбирать в себя его чудесное впечатление».
Так писали одни. Другие искали и находили в творчестве скульптора ответы на «злобу дня». «Шадр кричит всем, что нельзя равнодушно делать пролетарское искусство!» — восклицал один. Второй вспоминал о получившем широкую известность споре «физиков и лириков»: «Какой замечательный Пушкин у Шадра!
А почему?
Потому что он показан в момент поэтической настроенности души — поэт весь во власти поэзии, и как красив!
Шадр показал, как украшает человека поэзия. Достаточно взглянуть на эту скульптуру, чтобы решить спор физиков и лириков.
Без поэзии человек теряет свою красоту».
Время — самый нелицеприятный судья художника. Враг одному, друг другому. Враг тому, кто подчинил свое творчество поверхностности, конъюнктуре или моде, оно хоронит их имена. Друг тому, кто стремился к постижению эпохи и жизни, правды и поэзии, трудился, не жалея сил, здоровья, лет. Таким оно приносит бессмертие. Таким другом оно стало Ивану Шадру.
В 1967 году, в пятидесятилетний юбилей Советской власти, на Красной Пресне в Москве, в сквере на площади 1905 года, было установлено повторение скульптуры «Булыжник — оружие пролетариата». Композиция Шадра стала олицетворением поднявшихся на революционную борьбу рабочих, как бы вросла в историю нашего государства.
В этом же году на Международной выставке ЭКСПО-67 в Монреале «Булыжник — оружие пролетариата» экспонировался в Интернациональном парке скульптуры вместе с произведениями крупнейших мастеров Европы: Огюста Родена, Осипа Цадкина, Джиакомо Манцу, Юозаса Микенаса.
Время решает спор между могильной плитой па кладбище и незаконченным эскизом, живущим, живым, упрямо идущим вперед человеком.
Искусство не знает смерти, говорил Шадр. Избежали смерти и его произведения. В них воплощены дух эпохи и творческое волнение скульптора, его подвижническое стремление к красоте и правде жизни, его лучшие человеческие качества. Все то,
