Ольга Трубецкая - Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры)

"Как же при этом заниматься Платоном, если конец Европы настанет? сказал ему полушутя С. Н., - Стоит ли это делать, если китайцы все возьмут?". — "Этим стоит заниматься, — отвечал он, — надо, чтобы было еще что брать". "То, что сделано европейскими народами в области политической, в деле государственного и общественного строительства, это — погибнет, потому что построено на ложном основании, и потому что христианство их мнимое… а дело греков было в области вечных форм истины и красоты… это останется".)

Пишу статейки для различных изданий. Гуляя, размышляю о пустяках и о бессмертии души или смотрю в окно, как дождик идет… Вчера мне минуло 40 лет, и я смотрю на себя, как на теперешние поля: дай Бог, чтоб дождик перестал, чтобы хлеб убрать!.." Какая грусть в этих строках, и как обвеяны они сознанием близости конца и того, что не успеть ему сказать все, что уже созрело в нем за эти годы…

"Каковы твои планы? — писал он далее в том же письме. — Хорошо, если б привез статью о Ницше для нашего журнала. Удивляюсь твоему терпенью возиться с этим дегенератом, гипер-эстетом. Оно, положим, — стихотворение в прозе, но если б их был один томик, они бы выиграли. Покойный Преображенский говорил про Ницше, что он производит на него впечатление чудесного "скерцо", но это "скерцо" длиннее Вагнеровских опер вместе взятых. Положим, Ницше симптом, и сумасшествие его симптом, и, в особенности, популярность этих записочек сумасшедшего тоже симптом для нашего века вообще, а для Германии в частности. Он отомстил за Герберта Спенсера, которому Германия доказала, что индустриализм и милитаризм могут развиваться об руку: Ницше показал, какие мыльные пузыри происходят от соединения этой соды и этой кислоты. Он есть продукт стошнившего от самого себя демократизма. Точнее — слава его есть продукт такого рода реакции. Но самая эта слава демократизируется все более и более: дешевое сверхчеловечество льстит всего более именно публике второго класса (как и дешевое сверхискусство декадентов); а между тем, самая худшая из демократий есть именно демократия второго (не третьего) класса; здесь то Ницше опошлится в конец!

Преображенский об этом скорбел, не сознавая, что пошлость есть Немезида Ницше".

Письмо С. Н. к брату Евгению, июль 1902 г.:

На-днях еду в Петербург по одному из моих дел и пойду к своему министру. Хочу с историко-филологическим обществом через год ехать в Константинополь, Трою и Афины и потому выхлопочу себе удешевленный проезд до Одессы или Севастополя, если можно, даром, если нет, то по закону 1/4 билета 3-его класса, как полагается для экскурсий, а затем договориться с русским Обществом или Добровольным флотом через посредство влиятельных друзей. Мои студенты в восторге от этого плана и в случае успеха будут целый год готовиться к этой экскурсии, слушать специальные курсы и запасаться средствами. Я имею смелость думать, что на 25 дней хватит по 50 руб. с рыла, — при "отеческом попечительстве правительства", на которое я очень рассчитываю. Аргументов у меня столько, что и не перескажешь: во-первых, "отеческое попечение", во-вторых, воспламенение любви к классической древности и приращение знаний; хоть раз филологу посмотреть на то, о чем он всю жизнь читает.

В-третьих, моральные действия — прямые и косвенные.

В-четвертых, — жизненность легальной студенческой организации и живой чисто академический интерес такой организации.

В-пятых — если нужно, патриотизм, возвращение через Болгарию со скандалом.

В-шестых- опять "отеческое попечение". Хочу ехать в конце будущего августа и вернусь в половине сентября — через Киев: устройте нам встречу. Экскурсии Общества разрешены нашим уставом, вся штука в возможном удешевлении. Сведущие люди говорят, что нам удешевят наверное. Как тебе нравится этот план?"

Письмо к брату Евгению, январь 1903 г.:

"Имею сообщить тебе много любопытного… Во-первых, получив предложение выбрать кураторов, мы окончательно и навеки их провалили. Отчасти могу приписать это себе. Я понял, что Совету наступил момент победить и заставить себя уважать, и нашей компании удалось добиться своего. В результате, мое предложение прошло единогласно, а по предложению Хвостова, Совет отправил в Петербург ректора, который представил министру наше общее решение. И министр согласился… Этого мало: в замену кураторов Совету предоставляют избирать комиссию со своим собственным председателем для заведования студенческими делами, комиссию в состав которой входит ректор: это учреждение фактически существует у нас уже полтора года и теперь получает санкцию специально для Московского университета. Вместе с тем специально для него будут нами переделаны правила для студентов. При свидании расскажу тебе чрезвычайно любопытные подробности. Наши мотивы следующие: 1) фактическое существование названной комиссии: учреждение кураторов было бы проявлением неодобрения и недоверия к нам; 2) чрезвычайно успешное развитие студенческих внекурсовых организаций: одно мое общество — около 800 членов — в своих 10 секциях занимает 20 профессоров и приват-доцентов, при чем заседания происходят почти ежедневно. По примеру нашего Общества возникают медицинское, художественно-литературное, касса взаимопомощи и т. д.; 3) для курсовых совещаний остаются лишь вопросы политические или суд над отдельными представителями университетского и общего начальства, суду не подлежащими; 4) в кураторы никто не пойдет, потому что все заняты, и "отеческое попечение" и без кураторов процветает; 5) nomen ipsum curatorum apud professores odiosum est. (Оказывается, профессора встретились с Его Величеством, который тоже находит это название весьма неудачным).

Слава Богу, министерство наше положительно много разумнее и благонамереннее всех предшествовавших, почему оно вняло нашей просьбе, вникнувши в дело. Мы объяснили, что с нашей стороны было не ослушание, а, наоборот, действительное "попечение". В результате нам дают денег на экскурсию!"

Письмо С. Н. к Б. Н. Чичерину:

"Не стану оправдываться перед Вами за раздел Китая. Грешен, но ничего не могу поделать, — уж очень я терроризирован. Сам знаю, что его не поделят, но знаю и то, что оттуда не уберутся, не уйдут, отступления нет или, что то же, его не будет. И создается невозможное- положение, начнется страшная борьба с монголами на всё грядущее столетие, борьба, в которой мы еще более одичаем и осамодержимся. Я не понимаю, как этого не будет: Китай больше не может спать, не может не вооружаться, разве это трудно? Ведь Япония доказала, что это легко, ведь оружия и теперь в Китае множество. Надо только, чтобы китайская армия стала немножко приличнее, чтобы три или четыре китайца могли побить одного из нас, вот чего я боюсь, и чего можно бояться. Надо быть пророком, чтобы этого не бояться, ибо по естественным соображениям это слишком возможно.