Александр Големба - Грамши

Председатель: Карабинеры, выведите его из зала!

Коммунисты держались на суде стойко и непоколебимо. Все, за исключением одного человека — Альфани. Альфани сделал признание, Альфани покаялся, теперь его должны освободить. Он еще в клетке, но жмется в сторонку, другие отодвигаются от него, чтобы не замараться. Для них он не человек — он прах, тлен, падаль!

После речи обвинителя попросил слова обвиняемый Террачини. Слово было ему дано.

«Прежде чем суд удалится для вынесения приговора, — сказал он, — я от имени моих товарищей по заключению прошу разрешить мне сделать следующее заявление:

Первое: Мы, за исключением Альфани, еще раз объявляем суду, что имеем честь быть коммунистами и, несмотря на двухлетнее заключение в тюрьме, остаемся членами компартии. Это заявление значит, что, когда бы мы ни получили свободу, мы будем считать своей обязанностью отдать свою деятельность партии.

Второе: Мы считаем, господа судьи, что наше дело не может быть подсудно Особому трибуналу, так как все мы были арестованы до установления чрезвычайных законов, которые согласно ясному толкованию законоведов не имеют обратной силы. Поэтому дело наше не должно было быть передано трибуналу и нас должны были освободить после следствия. Тем не менее мы совершенно убеждены, что все, чего требует прокурор, будет вами принято.

Третье: Обвинение нас в подстрекательстве к гражданской войне и в заговоре против целости государства базируется на нескольких брошюрах, секвестрованных при аресте и имеющихся в распоряжении суда, которые, однако, были напечатаны с разрешения «Общественной охраны» и префектуры. Что же касается брошюры «Гражданская война», о которой так много говорил здесь прокурор, то она целиком перепечатана из журнала «Политика», редактором которого является министр — хранитель печати. Некоторые из этих брошюр никогда не были нами изданы.

Но, установив этот факт в целях ясности, мы заявляем в то же время суду, что мы полностью солидаризуемся со всеми подпольными изданиями, в которых отражены методы и доктрина Итальянской коммунистической партии. Кроме того, мы считаем правом рабочего класса прибегать к подпольной печати, когда, как в настоящее время, он лишен возможности законными путями публиковать свои издания и агитировать за них.

Четвертое: Мы хорошо знаем, что для тех из нас, которые больны или обладают слабым здоровьем, подорванным к тому же предварительным заключением, ваш приговор равносилен смертному приговору. И это нас ни в какой мере не удивляет, так как мы прекрасно понимаем, что вы в нашем лице хотите нанести удар вождям Итальянской коммунистической партии.

Пятое: Мы должны также указать на то, что господа, входящие в состав трибунала, доказали за время процесса полную свою неспособность судить нас… или кого-либо из коммунистов по причине полной своей неосведомленности в вопросе. Достаточно указать хотя бы на тот факт, что в качестве вещественного доказательства нашей виновности обвинение выдвигает, как это ни невероятно, брошюры, содержащие только текст «Коммунистического манифеста», который теперь считается культурным багажом всякого образованного человека и который можно найти в любой библиотеке.

Шестое: Подтверждением вышесказанного является и то, что прокуратура возлагает на нас ответственность за все террористические акты, имевшие место в Италии за последние годы, тогда как достаточно самого поверхностного знакомства с нашим движением, чтобы понять отношение коммунистической партии к террористическим актам.

Седьмое: Итак, если бы нас судили согласно истинным данным, вы, господа судьи, должны были бы признать нас неподсудными, потому что наша деятельность имела место в период, когда таковая не считалась преступлением. Но этот суд — суд карательный, который призван нанести в нашем лице удар партии рабочего класса, борющегося с настоящим режимом. Поэтому мы уверены, что вы, господа судьи, приговорите нас к высшей мере кары, какой требует от вас общественный обвинитель. Но помните, господа судьи, что коммунизм…»

Председатель лишил Террачини слова и спросил подсудимых: имеют ли они что-нибудь добавить к сказанному ими прежде? И когда очередь дошла до Грамши, он тихо сказал: «Вы приведете Италию к катастрофе. Мы, коммунисты, ее спасем!» Суд удаляется для вынесения приговора.

И вот 4 июля 1928 года. Особый трибунал по охране безопасности государства приговорил Антонио Грамши к 20 годам 4 месяцам и 5 дням тюремного заключения. Учитывая состояние здоровья Грамши, это был, по существу, слегка завуалированный смертный приговор.

Больший срок получил только Умберто Террачини — около двадцати двух лет. Он пробыл полтора десятилетия в заключении и, выйдя из тюрьмы после падения фашистского режима, был избран председателем Учредительного собрания Итальянской республики. И как таковой подписал конституцию этой республики. Сохранилась фотография, на которой тогдашний президент республики де Никола, сидя за роскошным письменным столом, на минутку сняв очки, смотрит, как у края того же стола Умберто Террачини стоя подписывает конституцию. Де Никола — представительный старик, с виду весьма осторожный и неоткровенный. Взгляд у него крайне желчный. Были времена, когда буржуазный либерал де Никола баллотировался по одному списку с фашистом Муссолини. Но времена эти прошли и канули в вечность. Теперь де Никола вынужден сотрудничать с крайне левыми, и по виду его чувствуется, что эта политическая метаморфоза ему не совсем по душе…

Грамши должны были отправить в Портолонгоне — в самую страшную тюрьму Италии. В последний момент, когда Антонио был уже выведен из камеры, чтобы вместе с другими направиться к выходу из тюрьмы и оттуда общим порядком в тюремный вагон, раздался возглас: «Антонио Грамши, к врачу!» С Грамши сняли наручники. Он обнял отъезжающих. Распрощался с ними. Его путь пролег отдельно — он был отправлен в тюрьму-госпиталь в Тури. Это считалось особой милостью. Скоччимарро рассказывал, что Антонио Грамши сказал ему накануне прощанья: «Мауро, я чувствую, что они меня не выпустят живым». И, к сожалению, предчувствие не обмануло его.

Живучий шиповник

Тюрьма-госпиталь в Тури. Новый этап тюремных скитаний. За спиной — тревоги, радости и разочарования римской поры. За спиной — остров Устика и миланская тюрьма. Позади суд и приговор. Грамши изолирован от людей. Он не может непосредственно общаться с ними. Он может им только писать и потом, иногда подолгу ожидать ответа.

Что же еще остается ему?

Обращение в прошлое. Мысленное обращение в прошлое.