Андрей Жуков - Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

Член партии народных социалистов Т. И. Полнер рассказывал С. П. Мельгунову о своей поездке через Сибирь осенью 1918 года. По словам Полнера, он не раз задавал крестьянам вопрос о царе и слышал в ответ, «что царя надо, но такого, который ходил бы под отчетом».

Интересно, что монархическое сознание прибалтийского аристократа барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга удивительным образом совпадало с народными, мужицкими взглядами на сам институт монархии: «Я смотрю так, — рассказывал барон о своем понимании монархической структуры государства на допросе в 1921 году, — царь должен быть первым демократом в государстве. Он должен стоять вне класса, должен быть равнодействующей, между существующими в государстве классовыми группировками. Обычный взгляд на демократию неправильный. Она всегда была в некотором роде оппозиционна. История нам показывает, что аристократия именно по большей части убивала царей. Другое дело — буржуазия, она способна только сосать соки из государства, и она-то довела страну до того, что теперь произошло. Царь должен опираться на аристократию и крестьянство. Один класс без другого жить не может».

Прекрасно осознавалась Унгерном и вся сущность мистического, глубинного противостояния красной и белой идей. Гражданская война представлялась барону в первую очередь войной двух взаимоисключающих друг друга религий. А на вопрос о том, что представляет из себя коммунизм, Унгерн неоднократно давал один и тот же ответ: «Это есть своего рода религия, необязательно, чтобы был Бог, во многих религиях, а особенно если вы знакомы с религиями восточными, религия представляет из себя правила, регламентирующие порядок жизни и государственное устройство. То, что основал Ленин, есть религия. Я не согласен, что в большинстве случаев люди воюют за свою якобы истерзанную родину. Нет, можно воевать только с религиями». И сама революция не ошиблась, когда она объявила «тройную» войну: против «опиума для народа», против «самодержавной тирании», против «тюрьмы народов» и за «Интернационал». Эта триада являлась симметрической противоположностью девиза Императорской армии — «За Веру, Царя и Отечество», и именно в таком порядке, так как в России Отечество основано на царе, а царь — на Вере Отечества. В физическом уничтожении самих носителей монархической идеи у большевиков была своя железная логика: не станет в России царя — не будет и самой России, не станет православия — не станет семьи, не станет русского языка. Барон Унгерн понимал, что «владычество Каина», которое олицетворяла новая власть, стократ хуже любого иноземного нашествия. Наоборот, инородческие племена, не развращенные идеями и принципами, придуманными «за последние двести лет», как казалось Унгерну, должны помочь вернуть Россию и русский народ, утративший инстинкт самосохранения, к его исконной и многовековой традиции.

Сложно сказать, насколько барон Унгерн сам для себя сформулировал все вышеприведенные идеи уже тогда, в августе — сентябре 1917 года. Но он не желает возвращаться к себе в Ревель: ожидать неизвестно чего, бесстрастно наблюдать за мучительной агонией бывшей великой империи — все это было не по нему. В пассивном и равнодушном отношении к происходящим событиям Унгерна никак нельзя было упрекнуть. 1 сентября 1917 года Керенский провозгласил Россию республикой. Никакой конституции или даже проекта конституции опубликовано не было. По сути, именно Керенский произвел самый настоящий государственный переворот, ибо формы государственного устройства России должно было определить предстоящее Учредительное собрание. В условиях предрешения государственного строя значение грядущих выборов и самого собрания сводилось к минимальным величинам.

Временное правительство начало проводить воистину самоубийственную политику и в конце концов само вырыло себе могилу. Это выразилось прежде всего в раздаче оружия большевикам и придании им легального статуса. Немедленно начались аресты наиболее активных участников корниловского выступления: арестовали самого Л. Г. Корнилова, его ближайших сподвижников. Они были заключены в тюрьму небольшого городка Быхов, где проводили свободное время в обсуждении корниловской политической программы[20] и усиленно занимаясь английским языком.

Армия окончательно разложилась — ни сил, ни желания продолжать войну не было не только у солдат, но и у большинства офицеров. Полковник М. Г. Дроздовский, командовавший полком на Юго-Западном фронте, докладывал командиру своей дивизии о моральном состоянии подчиненных ему офицеров: «Главное, считаю долгом доложить, что силы офицеров в этой борьбе убывают, энергия падает, развивается апатия и безразличие. Лучший элемент офицерства, горячо принимающий к сердцу судьбы родины и армии, издерган вконец; с трудом удается поддерживать в них гаснущую энергию, но скоро и я уже не найду слов ободрения этим людям, не встречающим сверху никакой поддержки. Несколько лучших офицеров обращались ко мне с просьбой о переводе в союзные армии. Позавчера на служебном докладе… закаленный в боях, хладнокровнейший в тяжелейших обстоятельствах офицер говорил со мной прерывающимся от слез голосом — нервы не выдерживают… Я убедительно прошу… довести до сведения высшего начальства и Временного правительства, что строевые офицеры не из железа, а обстановка, в которой они сейчас находятся, есть не что иное, как издевательство над ними сверху и снизу, которое бесследно до конца проходить не может». При этом необходимо заметить, что полк М. Г. Дроздовского даже в условиях осени 1917 года продолжал оставаться одной из самых боеспособных частей на всем Юго-Западном фронте. Можно себе представить, что творилось в частях менее благополучных.

Большевики все больше наглели и чувствовали свою полную безнаказанность — от противостояния Керенского и Корнилова выиграли только они, став наиболее значимой политической силой России. Все большевики, арестованные после событий 3–5 июля, были выпущены на поруки. Был среди них и Лев Давидович Троцкий, который с этого момента становится главным организатором октябрьского переворота. Время, отведенное Временному правительству, вышло — отсчет шел на дни. Унгерн решает отправляться на Дальний Восток, куда приглашал его в свое время однополчанин есаул Семенов. У Семенова официальные властные полномочия от Временного правительства, можно действовать совершенно легально. Можно посмотреть, как дальше будут развиваться события, но не сидеть сложа руки, а готовить армию, готовить войска, которым, возможно, в будущем предстоит установить порядок и спокойствие в ныне распадающейся на глазах России.