Станислав Горский - Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши

Крик был именно в то время, когда они отбирали у прятавшихся в подвале женщин эти канистры с горючим. Те не хотели отдавать добровольно, потому что использовали их для приготовления пищи. Стрелять поджигатели тоже не решались, боясь обнаружить себя преждевременно. Крик женщин, конечно, в их расчет не входил. В узком коридорчике подвала завязался бой. Сделав несколько очередей, они отступили в глубь подвала. Наконец, прижатые, они оказались перед выбором: или плен, или смерть. Тогда они решились на отчаянный шаг. Разлив бензин по коридору, подожгли его, тем самым отрезав путь нашим бойцам.

Жители, которые находились в подвале – а там были женщины и дети, – заперлись в одной из кладовых, у которой была железная дверь. Сделав несколько очередей по двери, открыть ее не удалось. Тогда бросили гранату, но безрезультатно. В это самое время один из бойцов проник в подвал с противоположной стороны через окно, выломав решетку. Все остальное произошло мгновенно: очередь – и оба фашисты были убиты.

Пожар охватил весь узкий коридорчик и грозил перекинуться на верхний этаж дома. Понадобилось какое-то время, чтобы объясниться с женщинами, сидевшими взаперти. Это оказались немецкие граждане. В городе было еще много немцев, не успевших эвакуироваться в Германию.

Тушили пожар вместе. Землю таскали со двора и засыпали языки пламени. Какими глазами смотрели на нас эти люди! Нет слов, чтобы описать их удивление. Они ждали, что мы придем для того, чтобы мстить за все то, что совершено их мужьями и братьями на нашей земле, но чтобы вот так рисковать своей жизнью ради спасения их детей и их самих от насилия своих же сородичей, – этого они не могли предположить. Вот уж чему поистине стоило удивляться. Да, именно так оно и было.

Стрельба не утихала всю ночь. То и дело ночную темноту рассекали трассирующие очереди немецких пулеметов. Передовые роты 126-го полка, на участке которого действовали наши самоходчики, закрепились и активных боевых действий не вели, но на пулеметную стрельбу гитлеровцев отвечали своей пулеметной стрельбой. Минометчики довольно успешно вели огонь по оживающим пулеметным гнездам. Нам стрелять командир не разрешил, чтобы потом не пришлось менять огневую позицию.

«Засекут, – оправдывался он, – а потом в темноте ищи удобное местечко. До утра подождем».

Действительно, утром тимаковская самоходка, продвигаясь по улице за наступавшей пехотой, накрыла несколько пулеметных точек, но и сама чуть было не стала жертвой одного фаустпатронщика. Спасибо ребятам из роты стрелков – заметили своевременно подкрадывавшегося немца. Боец ударил его прикладом автомата по голове в тот момент, когда тот целился в самоходку.

После боя Валентин Моисеев из этого экипажа ходил искать того бойца, но, к сожалению, никто не сознался, а жаль. За такую помощь надо не раз расцеловать этого бойца. Этот случай он мне рассказал, когда уже закончились бои в городе.

Что греха таить, роты стрелков редели, и с каждым днем все меньше становилось активных бойцов. Порой во взводе было по 5–6 человек, но задачи ставились такие же, как и полноценному взводу, и выполнять их надо было. Надо было очищать дом за домом. Гитлеровцы сопротивлялись до последнего. Удерживали каждый этаж, каждый чердак.

Нам, самоходчикам, у которых не было боевых машин, тоже порой приходилось помогать нашей пехоте в пешем строю. К этому времени я был почти здоров и готов выполнять любые боевые задачи. Но, честно говоря, нам с Иваном как-то не понять было действия нашего комбата, который старался нас удерживать чаще возле себя. Не пускал туда, где, по его мнению, была стопроцентная опасность. Лично мне казалось, что он нас бережет и опекает, боится за нас, как за своих родных детей. Может, это и так, или, во всяком случае, мне казалось, что так.

Он давал такие поручения, чтобы мы были у него на глазах и он смог в любое время вмешаться и подсказать. Он отлично знал всю нашу жизнь. Ведь моя и биография Ивана Староверова как две капли воды были похожи. Близился конец войны, мы это чувствовали, и погибнуть на пороге победы было бы обидно. Он это понимал и, зная наше молодое безрассудство, а порой, откровенно говоря, ухарство, старался направлять нашу деятельность в нужное русло, чтобы не дать нам погибнуть глупо. Но все же мы были с ребятами во всех делах и не оставляли. И когда вдруг возникала необходимость прочесать этажи дома или очистить подвалы, мы также были вместе со всеми.

Данциг хоть и польский город, но немцы сумели его онемечить. В городе было очень мало жителей польской национальности, но были и русские, белорусы, латыши, литовцы – это те, кого немцы вывезли из родных мест и привезли сюда насильно, чтобы заставить их работать на себя. В городе были судоверфи, где немцы восстанавливали свой флот. В городе было много различных ремонтных мастерских, где немцы ремонтировали боевую технику и везде заставляли трудиться эту рабочую силу. В основном это были молодые люди, чаще женщины и девушки. Мужчинам и молодым парням уготавливалась другая судьба. На одном дворе небольшого заводика или фабрики мы видели тюки, набитые человеческим волосом. А рядом, на складе, была и готовая продукция: матрацы и кресла, где для набивки использовался человеческий волос. Увидев такое количество волос, свой волос становился дыбом, ведь это сколько надо людей погубить? Позже мы узнали многое о жестокостях фашизма, чего мы в ходе войны не могли знать.

Город дымился, повсюду были видны следы недавних пожарищ, и только усилия наших бойцов способствовали тому, что многие дома были спасены от полного уничтожения. Серые дома, черные глазницы окон, выгоревшие чердаки обнажили обрушенные артиллерийским огнем крыши, горы битой черепицы и битого стекла на тротуарах – все это гнетуще действовало на настроение. Многие улицы были завалены различными вещами, которые немцы наскоро выбрасывали на улицу, стараясь соорудить баррикады и преградить путь нашим частям.

Дивизия наша наступала с западной стороны, со стороны Оливы. Нам почему-то казалось, что с западной стороны немного меньше будет сопротивления, но это только так казалось. Немцы везде дрались с яростью, и каждый дом, каждый квартал брался с боем, и мы несли потери. И после того, как нам казалось, что уже все, дом взят, немцев вышибли, мы снова и снова прочесывали каждый этаж, чтобы не получить пулю в спину.

Запомнился случай, когда несколько бойцов, в том числе и мы с Иваном Староверовым, получили задачу проверить ближние дома. Вдвоем мы вбежали в один из подъездов и последовательно начали осмотр. На первом этаже не было никого. Дойдя до второго этажа, мы разделились. Иван вошел в квартиру, выходящую окнами во двор, а я на улицу. Не успел я сделать и пяти шагов внутрь, как услышал за спиной хриплый голос на немецком языке: «Хенде хох!» Эта фраза мне была хорошо известна. В комнате между двух окон в простенке было вмонтировано зеркало от пола до потолка. В зеркале я увидел себя, а за спиной у себя – немца с автоматом в руках, направленным мне в спину. Не сразу мне пришло в голову решение труднейшей для меня задачи. Я стоял и ждал. Вот-вот мне в спину вонзятся пули, и охнуть не успеешь. Немец медлил и продолжал стоять с направленным на меня автоматом.