Эрнст Вайцзеккер - Посол Третьего рейха. Воспоминания немецкого дипломата. 1932–1945

Этим шагом мы хотели вынудить британское правительство продолжать настаивать на мирном урегулировании судетского вопроса, но в то же время четко говорить о своих намерениях противостоять всякой попытке применения силы. Если бы британцы сделали это, Гитлеру пришлось бы уступить.

Конечно, это было рискованное и необычное предприятие, направленное на то, чтобы дальнейшие шаги были предприняты членами нашего министерства иностранных дел, причем за спиной правительства. Наши действия явно не относились к традиционным видам дипломатической деятельности. Это означало проведение конспиративной политики с потенциальным противником ради сохранения мира. Гитлер и Риббентроп довели ситуацию до такой точки, что любой, кто занимал гражданскую позицию, был вынужден вести против них двойную игру.

Не могу не сказать здесь еще несколько слов о тех, кого я называл своими друзьями в эти трудные дни в министерстве иностранных дел. День за днем, с неистовым рвением и с ограниченными возможностями самовыражения, каждый из них на своем месте делал все, что мог, защищая справедливость и мир. Большинство из них не относились к моему поколению, будучи лет на двадцать моложе. То, чего тогда многие из них достигли и на что нацеливались, теперь стало частью истории. Большинство из этих людей – те, что пережили трагедию, – достойны, я в этом уверен, занять подобающее место в истории нашей страны. Именно им суждено написать свою собственную версию произошедшего.

7, 9 и 10 сентября я последовательно говорил английскому послу Хендерсону, что он еще не довел до сведения Риббентропа, Геринга и прочих мнение, что Англия, в случае необходимости, примет участие в войне в Центральной Европе. 10 сентября мы обсуждали, воздержится или нет Англия от публикации предостережения Германии, поскольку такой демарш слишком приободрит чехов.

Тем не менее на следующий день в Лондоне опубликовали предупреждение, в котором недвусмысленно уклонялись от поддержки чехов и сдерживания Гитлера. К сожалению, несмотря на то, что мы обсуждали это с Хендерсоном, никаких других более резких нот угрожающего характера не появилось, даже в частном порядке.

Уже в конце августа, то есть за две недели до описываемых событий, я искал другой способ достижения того же результата – путем бесед с верховным комиссаром Лиги Наций в Данциге профессором Карлом Буркхардтом, одним из немногих настоящих «европейцев», кого мне доводилось встречать. Хотя, возможно, я и имел некоторое отношение к его назначению на этот пост, конечно, я не мог рассматривать его назначение как свое личное достижение. Без сомнения, он лучше других подходил на это место. Я впервые встретился с Буркхардтом в начале двадцатых годов в Базеле, его родном городе, откуда слава о нем распространилась далеко за пределы Швейцарии, и даже тогда известность Буркхардта оказалась вполне заслуженной. Он начал свою карьеру в министерстве иностранных дел Швейцарии и затем вышел в отставку, чтобы заняться написанием книг по истории, что и оказалось его истинным mйtier{Призвание (фр).}. В отличие от других историков Буркхардт имел огромное преимущество в виде опыта практической политики. Его любимые авторитеты XVII и XVIII веков казались ему близкими, освещавшими своим знанием фон современной международной политики и влиявшими на избираемые политические методы.

В конце августа я попросил профессора Буркхардта организовать приезд к Гитлеру какого-нибудь беспристрастного англичанина, не принадлежавшего к дипломатическим кругам, надеясь, что Гитлер его услышит. Буркхардт осуществил эту миссию с помощью британского посла в Берне.

Французский посол в Берлине А. Франсуа-Понсе жаловался мне еще в мае 1938 года, что «никто не может разговаривать с Риббентропом, ибо он слышит только самого себя». С тех пор Франсуа-Понсе держали на задворках, вновь он появился на переднем плане 28 сентября, за день до событий в Мюнхене. Только на Нюрнбергском съезде, говоря от имени дипломатического корпуса как его дуайен, он произнес прекрасно написанную речь, специально обращенную к сознанию Гитлера. Возможно, ни Франсуа-Понсе, ни его правительство не хотели оказаться во время этого кризиса впереди, когда франко-чешскую дружбу буквально рубили топором.

Летом 1938 года итальянцы тоже вели себя достаточно тихо. Уже во время поездки Гитлера в Италию я был поражен тем фактом, что Муссолини практически не интересовали планы Гитлера, связанные с Чехословакией. Только в конце августа посол Аттолико спросил нас о наших намерениях. Вот что я писал в своих личных записях, относящихся к 31 августа:

«Отвечая на мой вопрос о возможностях отдельной войны между Германией и Чехословакией, Аттолико ответил, что может высказать только свою точку зрения, совпадающую с моей собственной, согласно которой судьба Италии тесно связана с судьбой Германии. Поэтому немецко-чешская проблема необычайно задевает Италию. Аттолико также думал, что его правительство еще не начало серьезно задумываться над этой проблемой.

Вплоть до сегодняшнего дня итальянское правительство пристально не занималось данным вопросом, потому что совершенно недооценило мощь и решимость Франции и Англии. Тогда я сказал Аттолико, что, прежде чем кризис разовьется, между Римом и Берлином необходимо установить отношения на основе полной откровенности. Муссолини оставался единственным человеком в Европе, который мог повлиять на Гитлера».

С тех пор Аттолико не ослаблял своих усилий. Он поддерживал очень хорошие отношения с Хендерсоном, о чем свидетельствуют воспоминания последнего, в то время как Франсуа-Понсе держался в стороне. В течение сентября 1938 года в мою задачу входило обеспечение обоих посольств информацией, которая могла бы помочь их правительствам в деле мира. Конечно, я мог в изобилии предоставлять такие сведения.

Аттолико позже сказал мне, что, находясь в Берлине, он не вел никаких дневников и только в связи с Мюнхенским делом он кое-что записал для себя. Однако, согласно сведениям, полученным мною от его семьи, и эти записки не были обнаружены. О его деятельности можно прочитать в книге Марио Доности Mussolini e l’Europa. La Politica Estera Fascista{«Муссолини в Европе. Внешняя политика фашизма».}, где говорится о треугольнике Аттолико – Хендерсон – Вайцзеккер. Обо мне же он написал следующее: «Война казалась ему [Вайцзеккеру] самым худшим исходом как для немецкого народа, так и для всего мира».

Обо всех троих говорится следующее: «Они работали вместе так долго и с таким обоюдным доверием, что даже забыли, если можно так выразиться, что принадлежат к разным нациям. Осознавая, что служат высшим интересам своих стран, они знали, что нужно вовремя промолчать, не выступая против своих руководителей, или оказаться среди тех, кто согласился с решением, делая то, что от них требовалось, в то же время направляя все происходящее в нужное русло, скорее всего ведущее к миру».