Гельмут Улиг - Будда

Эти люди — это чувствуется при общении с каждым верующим тибетцем — имеют в буддизме свои корни. Он представляет собой жизненный элемент, который делает этот народ сильным и при всем его бедственном положении — довольным и счастливым.

Этот исключительный феномен мы можем проследить в его истории. Тибет, каким бы отдаленным и неприступным он ни казался на своих вершинах между Гималаями, Каракорумом и горами Куньлунь, всегда был привлекательной страной, которая поэтому часто подвергалась нападениям.

Как китайцы, так и монголы предпринимали в течение тысячелетия попытки подчинить себе Тибет. Но это всегда приводило к политическому и военному влиянию, но не к завоеванию и оккупации страны, которые начались только с 1950 года.

До тех пор Тибет существовал, несмотря на многочисленные угрозы (впервые монголы перешли его границы в 1207 году), по крайней мере в религиозном отношении непокоренной страной. Он был и остался буддийским. Более того, влияние повернулось в другую сторону. Тибетский буддизм проник в Монголию и стал там государственной религией, как в Тибете.

В обеих странах вплоть до захвата власти коммунистами господствовал один божественный царь. Господство в политической и религиозной сферах находилось в руках одного человека.

Тибетский буддизм коснулся также и Китая, в котором с первого века пашей эры начал распространяться буддизм махаяны. Его высоко ценили, прежде всего в императорских домах минской и маньчжурской династий, с XV века до начала нашего столетия. Тибетские ламы получили в Пекине роскошный дворец принцев для храма и монастыря, а к северу от Пекина, в древнем городе императоров, ламам был предоставлен обширный всемирно известный округ с копиями важнейших тибетских храмов и монастырей, который даже во время культурной революции Мао Цзэдуна остался практически неразрушенным.

Как бы ни тяжело было политическое притеснение тибетцев извне на протяжении веков до наших дней, оно не коснулось их ядра — буддизма… Наоборот!

Тибетский буддизм воздействовал почти на всех людей, соприкасавшихся с ним, благотворным образом, находя понимание и стимулируя к размышлению.

Это наблюдается и сегодня — и не только в эмиграции. Намерение китайцев искоренить буддизм в Тибете было безуспешным, хотя они разрушили сотни храмов и монастырей и запретили тибетцам домашний алтарь и даже их молитвенные мельницы.

Поэтому с 1979 года они ослабили запрет на религию, открыли священные места паломничества даже для туристов. И с этих пор вновь горят масляные лампы перед священными изображениями. Но вряд ли можно себе представить, какую жертву ради этого принесло население, которое готово было лучше голодать, чем отказаться от блеска светильников и его отражения на золотых статуях. Портреты далай-ламы в этом сиянии, хотя это было запрещено оккупационными властями, являются выражением надежды в стране, где религия представляет собой действительно единственное прибежище, воистину в духе Пробужденного, провозгласившего учение две с половиной тысячи лет назад.

В силу такого понимания религии тибетцами по ту и другую сторону границ их измученной страны, которую они отказываются называть автономным районом Китая, Тибет сегодня находится везде как духовная провинция огромного излучения, перед которым почти никто не может устоять, кто хоть раз почувствовал его.

Посетив впервые в 1980 году Тибет, я мало что почувствовал там. Но с каждым новым пребыванием на крыше мира, в отдаленных частях Тибета, в Ладакхе, Непале, Сиккиме и Бутане, укреплялось впечатление, что я нахожусь в области особого духовного излучения.

Часто ландшафт, монастыри, храмы, жилые дома и люди, не только настоятели и ламы, но и ремесленники, крестьяне, погонщики яков, весь народ взаимодействовал в этом смысле, производил то, что я бы назвал первоначально религиозным чувством, силой воздействия, которую я ощущаю еще сегодня, хотя уже давно снова нахожусь в Германии. Я хотел написать «дома». Но ввиду вновь всплывающих в памяти впечатлений возникает вопрос об истинном доме.

Я признаюсь, что часто при встречах с буддистами, прежде всего из Тибета и вообще Гималаев, здесь в Европе я испытывал чувство защищенности, которое тоже называют домом.

Я вспоминаю о часах, проведенных с далай-ламой, с Кармапой, Бакулой и Калу Ринпоче, чтобы только назвать их имена, о часах, когда мне открылось, что означает тантрическое мышление: Тибет как духовный центр.

Это чувство, это глубокое знание элементарных космических взаимосвязей невозможно, естественно, приобрести из книг, хотя очень часто требуется толчок из неясных текстов, чтобы пробиться к пониманию тантрических взаимосвязей.

Я возвращаюсь к главе «Жизнь в круговороте перерождений» и пытаюсь проложить мостик к представлениям ламаизма о перерождениях, которые опираются на идею бодхисатв.

О Падмасамбхаве, овеянном легендами гуру Ринпоче, мы уже слышали. Ринпоче является тибетским словом для обозначения перерожденных высоких лам. В Ринпоче согласно тантрической вере вновь воплощены святые и гуру, великие настоятели монастырей и учителя ламаизма, тантристы, из которых исходят знания и помощь для всех, кто в них нуждается.

Ринпоче в ламаизме является добровольно перерожденным, которого с большими трудностями ищут монахи, чтобы поместить его на нужное место, где он имеет свои функции, где умер его предшественник. Так это мы знаем о далай-ламе. Его теперешняя реинкарнация, четырнадцатая, извещает в его биографии о том, как трудно было найти его в детском возрасте. И мы наблюдаем это у умершего в 1982 году шестнадцатого Кармапы, которого также трудно было найти.

Я встречался с молодыми ринпоче, даже с одним из них, который был только что найден, и должен признаться, что они произвели на меня сильное, глубокое впечатление, особенно в детском возрасте. При этом я понял, что ринпоче необходим, чтобы обеспечить космическую взаимосвязь также и в человеческой сфере.

Приобретение познания из тантрических встреч и опыта не так уж отдалено от того, что Будда передавал в своих речах, хотя в тантризме есть и другие пути, приводящие нас к познанию.

Но я думаю, что в конечном счете не столько важны пути, сколько цель, которую мы ставим перед собой. И это всегда та цель, которую далай-лама поставил для своей страны. Она называется — освобождение, при том, что для многих тибетцев, с которыми я познакомился, духовное, внутреннее освобождение давно наступило. Оно производит силы, которым на длительное время не может противостоять даже такая держава, как Китай. Внешнее освобождение еще придет.