На сцене и за кулисами. Первые шаги на сцене. Режиссерские ремарки - Джон Гилгуд
Постановка этой пьесы в «Олд Вик» чуть не стала для нас катастрофой: мы еще не сработались друг с другом и бормотали нечто невнятное, стараясь взять нужный темп. Однако скверный прием, оказанный нам публикой, сплотил нас вокруг Харкорта Уильямса и преисполнил еще большей преданностью ему. Харкорт, конечно, чувствовал, что виноват прежде всего он сам; кроме того, он был обескуражен и глубоко огорчен массой злобных писем и грубыми выпадами разъяренных фанатиков, которые подстерегали его у служебного входа. В конечном счете его метод принес нам успех, и перед тем как покинуть «Олд Вик», он был провозглашен новатором: ну а пока что мы старались как могли утешить его и сделать так, чтобы самые скверные рецензии не попадались ему на глаза.
Только в «Ричарде II» я почувствовал наконец, что обретаю силу в Шекспире. Я сразу же проникся симпатией к этому удивительному сочетанию слабоволия и душевной высоты. Я видел в роли Ричарда и Милтона и Фейбера, но хотя внешняя, живописная сторона их игры произвела на меня большое впечатление, я не воспринял тогда ни интеллектуальных, ни поэтических красот пьесы. Когда же я сам приступил к изучению этой роли, меня очаровала и взволновала тонкость обрисовки характера, и я поверил, что сумею достойно передать образность и патетику этой роли.
* * *«Ричарда II» публика встретила гораздо теплее. Мы уже считали, что побороли некоторые ее предрассудки, и были весьма подавлены, обнаружив, что большинство критиков по-прежнему занимает решительно враждебную? позицию. Я был удивлен, когда на следующий день, прочитав рецензии, выяснил, насколько они неблагоприятны, потому что этот спектакль, несомненно, был моим первым большим успехом у зрителей «Олд Вик». Впоследствии, когда я играл в «Ричарде Бордосском», пьесе, имевшей, разумеется, куда большую популярность, никто уже не сомневался в том, что я в свое время удачно справился с более трудной ролью одноименного шекспировского героя. Впрочем, в «Олд Вик» лишь немногие видели меня в этой роли, так как я сыграл Ричарда всего тридцать-сорок раз. В те времена мы играли только девять раз в две недели — обычай, весьма приятный для актеров репертуарного театра: у нас иногда выдавался свободный вечер, было больше времени для работы над ролью, и мы никогда не играли по два спектакля в день.
Первый большой успех нам принесла постановка «Сна в летнюю ночь». На этот раз публика и критика единодушно и восторженно одобрили нас. Мы были счастливы за себя, за театр, но, главным образом, за Харкорта Уильямса — ему пришлось пережить немало черных дней в ожидании блестящего торжества своих методов. Больше всех, однако, радовалась Лилиан Бейлис. Она не вмешивалась в наши дела и помалкивала, но, несомненно, была несколько обеспокоена прохладным приемом и жалкими сборами, которыми вознаграждались наши прежние работы.
Я был счастлив, что играю Оберона, одну из немногих исполненных мною шекспировских ролей, которые не требуют большого физического напряжения. Это позволило мне, наконец, заняться стихами. Сознание того, что я постепенно овладеваю чудесным языком Шекспира, до слез трогавшим меня на репетициях, окрыляло и придавало мне новые силы. Я всегда слишком эмоционален на первых стадиях работы над пьесой. Впрочем, Сибилла Торндайк сказала мне однажды в Королевской Академии драматического искусства, что давать волю своим чувствам следует именно на первых репетициях, а затем уже надо взять их под контроль, объективно изучить и разумно использовать.
Сезон я закончил двумя чрезвычайно важными для меня ролями — Макбетом и Гамлетом. Я полагаю, очень немногие считали, что роль Макбета — в пределах моих возможностей; поэтому я был очень удивлен, когда Билли разрешил мне попытаться сыграть ее. Но в «Олд Вик» особая публика: если уж она приняла вас и поверила, что работаете вы в полную меру ваших сил, вы всегда можете рассчитывать на ее снисходительность и признательность.
Я думаю, что сыграл Макбета не без успеха, потому что впоследствии неоднократно встречал людей, которым понравился в этой пьесе. Я помню, что это была очень изнуряющая роль, и моя попытка сыграть ее неизменно казалась мне величайшей дерзостью.
Внешний облик моего Макбета был навеян, главным образом, рисунками Бернарда Партриджа, изображающими Ирвинга, — я видел их в программе юбилейной постановки этой пьесы в «Лицеуме». В последнем акте я делал грим с поседевшими волосами и налитыми кровью глазами, стараясь возможно больше походить на «загнанного голодного волка», каким, по описанию Эллен Терри, был Ирвинг: а в первой сцене я нес вложенный в ножны меч на плече, так же как делал Ирвинг. Я понимал, что при первом моем появлении это будет выглядеть очень живописно, но долго не мог придумать, как избавиться от меча потом, пока на одной из репетиций мне внезапно не пришла в голову мысль уронить его на землю в тот момент, когда ведьмы приветствуют Макбета как будущего короля, — такой жест вполне оправдывал слова Банко:
Макбет, ты вздрогнул? Неужель боишься
Их сладких слов?
В характерной роли для меня всегда крайне важно быть удовлетворенным своим внешним обликом. На репетициях я подолгу раздумываю о том, как буду выглядеть в спектакле, и если на первой генеральной репетиции мой грим оказывается удачным, я начинаю чувствовать себя во сто крат увереннее. Точно так же подобающий костюм — в роли, где он должен быть тяжелым и величественным, — сразу помогает мне найти соответствующие данному характеру движения и жесты. После того как актер несколько раз пробовал грим для характерной роли, лицо его начинает приобретать все большую выразительность. Фотографии, сделанные с актера на генеральной репетиции, ничего не раскрывают, они похожи на маску; это лишь набросок его намерений, подобно его игре на одной из первых репетиций. Но сфотографируйте актера еще раз после того, как он играл эту роль в течение двух недель, и вы увидите, что лицо его стало выразительным, что выразительность эта приобрела законченность и что глаза и рот передают теперь психологическую концепцию роли, так же как и положенный на них грим.
Однажды покойный Джеймс Эгейт, один из наших
