Ломоносов - Иона Ризнич
Это был страшный удар для русской интеллигенции, для армии, для всего русского народа. Петра Федоровича возненавидели все.
И неважно было, что теперь он активно занимался делами: упразднил зловещую Тайную канцелярию – внушавший ужас орган политического сыска; возвратил многих ссыльных; прекратил преследование старообрядцев и провозгласил равенство всех христианских конфессий; издал указ, квалифицировавший убийство помещиками крестьян как «тиранское мучение» и предусматривавший за это пожизненную ссылку. Пытаясь добиться расположения высшего сословия, он издал «Манифест о вольности дворянства», даровавший дворянам многие привилегии. Но все это было без толку, предательства ему не простили.
Ломоносов негодовал:
Не мрак ли в облаках развился?Или открылся гроб Петров?Он взором смутен пробудилсяИ произносит глас таков:«Я мертв терплю несносну рану!На то ли вселюбезну Анну [110]В супружество я поручил,Дабы чрез то моя РоссияПод игом области чужияЛишилась власти, славы, сил?»Политиком Петр Федорович был никудышным. Зато это качество с избытком было присуще его супруге – Екатерине Алексеевне, презиравшей своего мужа. Впрочем, Петр тоже терпеть не мог свою жену, предпочитая ей общество любовницы – Елизаветы Романовны Воронцовой.
Петр намеревался развестись с нелюбимой супругой и отправить ее в монастырь, а на Елизавете Романовне жениться. Но Екатерина решила действовать на опережение, пользуясь тем, что ей сочувствовало множество лиц, большею частью лично обиженных Петром.
Таков был граф Никита Панин, дипломат и воспитатель наследника Павла. Активную деятельность развила 19‐летняя княгиня Екатерина Дашкова, имевшая через мужа большие связи в гвардии. Делу помогал малороссийский гетман и президент Академии наук граф Кирилл Разумовский. Ну а гвардейская молодежь, руководимая братьями Орловыми (один из которых – Григорий – был фаворитом Екатерины Алексеевны), целиком была на стороне Екатерины!
Летом 1762 года Екатерина Алексеевна совершила государственный переворот, свергнув своего супруга и захватив власть. Собственно весь переворот заключался в том, что она самовольно покинула загородный дворец, в котором должна была дожидаться развода и ссылки, и вместе со своими сторонниками приехала в Петербург, где ее провозгласили государыней. Петербуржцы сразу перешли на ее сторону, так как Петра III никто не уважал и не любил. Ни гвардия, ни армия не вступились за законного императора – такова была цена заключенного им позорного мира с Пруссией. Не было пролито ни капли крови, зато выпито очень много вина: Екатерина приказала открыть винные склады и объявила, что угощает всех. Долги за выпитое в те дни горожанами и гвардейцами вино Сенат выплачивал более трех лет.
Ну а Екатерина, одетая в гвардейский мундир старого петровского образца, в шляпе, украшенной зеленой дубовой веткой, с распущенными длинными волосами, проехала верхом по улицам столицы, вызвав всеобщее восхищение: она была миловидна, стройна и прекрасно держалась в седле. Ее сопровождали участники заговора и несколько гвардейских полков.
В тот же день Екатерина издала Манифест, возвещавший, что императрица по явному и нелицемерному желанию всех верных подданных вступила на престол, став на защиту православной русской церкви, русской победной славы и внутренних порядков, «совсем ниспроверженных».
После переворота ошеломленный всем произошедшим Ломоносов писал для Екатерины оду довольно долго – более десяти дней. Увы, принято считать, что его творение восторга у Екатерины не вызвало. Ломоносов привык считать Елизавету Петровну идеалом государыни, и теперь он не придумал ничего лучшего, как назвать Екатерину «воскресшей Елизаветой». У молодой императрицы были совсем иные взгляды и на свою предшественницу, и на то, как нужно управлять страной.
Внемлите все пределы светаИ ведайте, что может бог!Воскресла нам Елисавета:Ликует церковь и чертог, —радостно восклицал Ломоносов, вспоминая молодость Екатерины:
Осьмнадцать лет ты украшалаБлагословенный дом Петров,Елисавете подражалаВ монарших высоте даров.Освобождая утесненныхИ ободряя оскорбленных,Склонила высоту небесОт злой судьбы тебя избавить,Над нами царствовать поставитьИ отереть нам токи слез.А в своих мемуарах Екатерина называла годы, проведенные ею при дворе Елизаветы Петровны, – «восемнадцатью годами горя и несчастья». И она вовсе не желала подражать Елизавете!
К тому же ода содержала намеки, которые вряд ли могли понравится Екатерине Алексеевне, учитывая способ, которым она захватила престол:
Теперь злоумышленье в ямеЗа гордость свержено лежит;Екатерина в божьем храмеС благоговением стоит.Петр Федорович спустя несколько дней после переворота погиб при невыясненных обстоятельствах на мызе в Ропше и был скромно погребен в Александро-Невской лавре. Не на это ли намекал Ломоносов?
Но все же он радостно заканчивал свою оду:
Науки, ныне торжествуйте:Взошла Минерва на престол.Сравнение с Минервой пришлось Екатерине по вкусу: ее и дальше будут так именовать, но в целом с ее приходом к власти золотые дня Ломоносова остались позади.
К тому же со смертью Елизаветы друг и покровитель Ломоносова Иван Иванович Шувалов потерял всякое значение. Несмотря на то, что после переворота Шувалов одним из первых явился в собор к присяжному листу и даже был замечен Екатериной, которая сочла нужным громко сказать ему: «Иван Иванович, я рада, что ты с нами». Но все же он решил удалиться от двора. В марте 1763 года Шувалов получил от царицы «дозволение отъехать на некоторое время в чужие края» и поспешил покинуть родину.
Конечно, от дворцовых интриг Ломоносов был далек, но интриганов с лихвой хватало и внутри Академии наук. И теперь в борьбе с ними он мог рассчитывать только на себя. Плохой, неуживчивый характер Ломоносова наделал ему много врагов. И если при жизни Елизаветы его боялись, то теперь при новом царствовании многие поспешили свести счеты с лишившимся покровителей ученым. Историограф Миллер сообщал, что Ломоносова вообще решено перевести «куда-либо в другое место». «Тогда узнают, так же как и все, – писал Миллер, – что мы вынесли за эти пятнадцать лет от этого буяна… Не будет его, и я уверен, что Академия опять придет в цветущее состояние» [111].
А силы у Ломоносова были уже не те! Его стало подводить здоровье. Сказывались годы, проведенные в химической лаборатории, полной ядовитых испарений. От этого легкие его сильно пострадали. У него болели ноги, мучил варикоз. Если раньше он носил с собой трость, лишь подражая своему кумиру – Петру Великому, то теперь он вынужден был на нее опираться. Он стал грузен, появились отеки. Лицо, смолоду румяное, осунулось и отдавало желтизной. Ломоносов проболел почти весь 1762 год, а потом, когда чуть оправившись приехал в Академию, узнал, что его по распоряжению Разумовского отстранили от заведывания Географическим департаментом по той причине, что «от Географического Департамента уже несколько лет почти ничего нового к поправлению Российской географии на свет не
