Елена Арсеньева - Юсуповы, или Роковая дама империи

От всех этих передряг они оба слегли – и Гавриил, и Нина. После испанки Гавриил уже не вставал. Нина хлопотала из последних сил…

И вдруг страшная новость: уволен Бокий! На его место назначили какую-то особу по фамилии Яковлева, которая решила не выпускать Романовых из России! В то же время пришла телеграмма от Ленина: «В болезнь Романова не верю, выезд запрещаю».

Мария Андреева сказала:

– Ну вот видите, не судьба. Оставайтесь-ка в России. Будете снова танцевать, ваш муж займется переводами…

И вдруг случилось чудо! Финляндия дала согласие принять Гавриила Константиновича с женой! И ЧК больше не стала чинить препятствий. Иногда комиссары вот так демонстрировали краткие приливы гуманности…

Спешно оформлены последние документы. И вот 11 ноября 1918 года Нина, чуть живой Гавриил, горничная и бульдог Калуша, с которым они никогда не расставались, выехали в Белоостров.

Вагон был полон солдат, и Нине все казалось, что они нарочно посланы, чтобы убить ее мужа. Это были самые тяжелые минуты… Наконец поезд тронулся.

Приехали в Белоостров.

– Где ваши паспорта? – спросил станционный комиссар.

– Остались в ЧК, – ответила Нина.

Он сказал, что должен снестись по телефону с Петроградом.

Господи, подумала Нина, неужто все пропало?! Долго ждали. Потом их пригласили в разные комнаты, заставили раздеться, тщательно обыскали, проверили багаж… Значит, с паспортами все было в порядке, значит, Петроград их не задерживал!

– Можете ехать в Финляндию!

На чем, ради всего святого? Гавриил больше не мог идти.

Его усадили в какую-то тачку, и пограничники довезли его до финской стороны. Недолгие переговоры, и вот уже финские пограничники взялись за тележку, чтобы везти князя Гавриила по своей земле.

В это время тот самый комиссар, который требовал паспорта, вдруг шепнул на ухо Нине:

– Очень рад был вам быть полезным!

И вернулся на российскую сторону.

Нина растерянно оглянулась. И подумала: а может быть, он и не звонил никуда? Не говорил с Петроградом? И сам, на свой страх и риск, решил выпустить их?

Ну, коли так, то благослови его Господь!

Пока она так размышляла, Гавриил, почти уже без сознания, лежа в жалкой тележке (его длинные ноги волочились по земле, а тело завязалось в узел), поднес к губам руку жены – Нина шла тут же, поддерживая его голову, – и поцеловал ее. Он прекрасно понимал, чем обязан своей маленькой балерине…

Спасшись сами, Гавриил и Нина не смогли спасти почти ничего из своего имущества. И в Париже им пришлось очень трудно. Нина сначала намеревалась открыть балетную студию, как это сделали многие балерины (в том числе и Кшесинская, которая тоже эмигрировала во Францию), однако потом сочла, что более выгодное дело – работа в модном доме.

Сначала Гавриил и Нина возглавляли один из бутиков «Ирфе» в Туке, но это оказался совершенно унылый, провинциальный город, там дело свернули очень скоро, Гавриил и Нина вернулись в Париж. Однако работать в доме моды им понравилось, только они захотели теперь иметь свое дело. И вот на рю Виталь, 38-бис, появился модный дом «Бери», о котором пресса писала: «Вы найдете там роскошные туалеты. Отмеченные печатью самого рафинированного парижского вкуса, по самым низким ценам».

Но вернемся к нам с Феликсом. После отплытия из России мы некоторое время жили в Лондоне, потом перебрались в Париж. Мы поселились теперь в Булонь-сюр-Сен, на улице Гутенберга, номер 27. К дому прилегало два флигеля и сад. Очень забавно, но этот дом оказался частью бывшего владения прабабки Феликса, графини де Шово, известной своими любовными похождениями.

Мы с Феликсом после известного события несколько отдалились друг от друга. А может быть, это было самое обычное охлаждение двух супругов, которое происходит чуть ли не с каждой парой с течением времени? Не знаю, да и какое это имеет значение теперь, когда Феликса уже нет на свете, а мои дни сочтены?..

Итак, мы в Париже, и мы пытаемся сделать жизнь в чужой стране и в чужом городе своей жизнью. Пытаемся приспособиться к этому виду существования – эмиграции.

Кого только не занесло в Париж эмигрантской волной! Здесь оказались представители самых разных слоев общества: великие князья, помещики, промышленники, духовенство, интеллигенция, мелкие торговцы. Тут была вся Россия… Обнищавшая, лишившаяся всего. Приходилось зарабатывать, хотя это мало кто умел прежде. Некоторые пошли на заводы, некоторые на фермы. Многие стали шоферами такси или поступили в услужение. Но они не только служили – они пытались находить удовольствие в этой жизни. Родственница моего свекра, графиня Шанская, устроилась судомойкой в кафе на Пигаль. Муж ее служил гардеробщиком в том же кафе. Оба были довольны жизнью и, хоть помощь нашу принимали с благодарностью, все же гордились тем, что могли и самостоятельно прожить. Про это кафе я еще расскажу… И про его необыкновенную хозяйку – тоже.

Стали появляться русские предприятия. Открылись рестораны, ателье, магазины, книжные лавки, библиотеки, школы танца, драматические и балетные труппы. В Париже и пригородах строились православные храмы со своими школами, комитетами вспомоществования и богадельнями. Послевоенной Франции не хватало рабочих рук. Париж само собою стал центром эмиграции. Тем более что Германия эмигрантам двери закрыла.

Нет, я не стану отрицать, что мы, Юсуповы, наша семья, покинула Россию отнюдь не с пустыми руками. И вопрос: где взять денег, чтобы в прямом смысле слова не умереть с голоду? – перед нами не стоял, во всяком случае в то время. У нас было что продавать, кроме того, мы могли рассчитывать на помощь родственников в Дании и Англии. Но мы с Феликсом отдавали себе отчет, что слишком широко привыкли жить, чтобы «продаваемого» хватило на продолжение прежнего существования. Нас очень сильно измучила поездка в Америку, где мы надеялись подороже продать наши ценности, ибо Париж был переполнен русскими сокровищами и за них порой давали бросовую цену, а порой отказывались покупать по причинам ну просто безумным: например, бриллиантовые серьги Марии-Антуанетты одна дама не захотела купить оттого, что их бывшую владелицу казнили, значит, и ее могут казнить. На Америку надежда была, но не сбылась, мы выручили куда меньше, чем рассчитывали, а еще не смогли вызволить наши драгоценности, которые задержали на таможне, не смогли продать полотна Рембрандта, которые Феликс в 18-м году с риском для жизни вывез из Петрограда, да еще замешались там в разные скандалы. Вернее, не мы сами, а наши имена. А еще вернее, та слава, дурная слава, которая тянулась за нами из России. Убийцы Г.Р.! Сами по себе мы людей интересовали, но эта слава делала нас сенсацией. Меня это бесило, хотя, помню, случился один ну настолько фантастический эпизод, что я вообще перестала принимать всерьез жадное любопытство американцев.