Дочь Аушвица. Моя дорога к жизни. «Я пережила Холокост и всё равно научилась любить жизнь» - Това Фридман
Мама отвела меня на склад «Канада», и я выбрала темно-синее платье, украшенное белым фартуком, юбку с белой блузкой и теплую куртку, которая мне идеально подошла. При мысли о детях, которые носили это до меня, мне стало грустно, но другого выбора у меня не было.
Нашей следующей остановкой была кладовая, в которой хранились тысячи чемоданов. Я задавалась вопросом, а был ли наш чемоданчик тоже где-то в этой куче. Мы взяли небольшой чемодан и почти до отказа наполнили его едой, в основном хлебом, сыром и джемом, взятыми из армейского пайка. Там как раз хватило места для моего запасного платья. Все, что у нас было на момент отъезда, — это маленький чемодан и наши воспоминания. Я была в отличном настроении, потому что мама обещала, что мы познакомимся с ее замечательной семьей.
— Теперь ты узнаешь, Тола, откуда ты родом, из какой ты семьи, — сказала она.
Мы с мамой стали теми немногими счастливчиками, которым удалось оставить за спиной девиз Освенцима «Arbeit Macht Frei». Проделанная работа не сделала нас свободными. Одним прекрасным апрельским утром 1945 года мы вышли из Биркенау, держась за руки. Мама сказала мне: никогда не забывай.
Глава 16. Сердечный прием
Томашув-Мазовецки, занятая Советскими войсками Центральная Польша
ЛЕТО 1945 ГОДА / МНЕ 6 ЛЕТ
После отъезда из Биркенау нам предстояло проехать 200 километров на автобусе и поезде. Мы пошли пешком до станции в ближайшем городе Освенцим (польское название Аушвица). Люди отводили глаза и бросали на нас, шедших мимо, косые взгляды. Они знали, откуда мы пришли. Они знали, что происходило по ту сторону забора из колючей проволоки. Так же, как и мы, они знали это место по запаху.
Проехав на нескольких переполненных поездах и автобусах, мы прибыли в Томашув-Мазовецки уже в сумерках. Нас не было там почти два года. Мы даже не знали точно, куда идти, чего ожидать. Маму тянуло обратно в Томашув-Мазовецки, как почтового голубя. Но где же был наш дом? Дом моих бабушки и дедушки? Большое гетто? Малое гетто?
Томашув теперь был занят русскими солдатами, часть города пострадала в боях между немцами и Красной армией. Маме было трудно сориентироваться. Однажды она узнала на улице женщину, с которой водила знакомство до войны, когда-то они дружили. Мама ускорила шаг, чтобы поприветствовать ее, но когда женщины поравнялись, та прошипела:
— Что ты здесь делаешь? Я думала, Гитлер поубивал вас всех.
Такой теплый прием ждал нас в Томашув-Мазовецки.
Мама не ответила. Она сжала мою руку. Мы перешли улицу и быстро пошли прочь. Я была просто в шоке. Я хотела спросить, почему женщина так разозлилась на нас, но понимала, что мама расстроена, и промолчала.
Мы продолжали бесцельно бродить, пока холод и темнота не сгустились, пока мама не нашла подвал с приоткрытой дверью. Там пахло теплом и чистотой, а мы слишком устали, чтобы идти дальше. Нам больше некуда было идти. Подвал использовался как хранилище для картофеля. Мы сели на груду чистых сложенных мешков и съели остатки провизии, которую привезли с собой, а потом заснули, обессиленные.
Когда я проснулась на следующее утро, мама уже встала и была занята.
— Тола, мы поживем здесь некоторое время, пока не найдем нашу семью, — сказала она.
Оказалось, мама договорилась с хозяином дома — тот дал нам одеяла и коробки, которые можно было использовать в качестве столов. В подвале был земляной пол. Наше прибежище было совсем неказистым, но могло укрыть нас от непогоды. Я быстро научилась сбрызгивать пол водой, чтобы не было пыли. Я не знаю, как мама доставала средства, но мы не голодали.
Каждый день она брала меня на долгую прогулку, показывая на здания, где ее семья жила до войны. Большинство квартир теперь были заняты чужими людьми, и мы никогда не заходили внутрь. Маме было очень горько, что в дома, где она и ее родственники жили до войны, теперь нам ходу не было.
Одно здание, где когда-то жила мама со своими братьями и сестрами, теперь лежало в руинах. Мы сидели на руинах, и она рассказывала мне все о своей жизни дома до войны и до того, как встретила папу. Она пыталась объяснить мне, что я являюсь частью большой, любящей семьи с гордой, выдающейся историей. Каждый день она покупала мне пончик с джемом и восстанавливала генеалогическое древо Пинкусевичей. Она рассказала мне о фестивалях и праздниках, которые они праздновали, и о множестве песен, которые пели за субботним столом в ее цельной и образованной семье. Рассказывая о них, она пыталась поддержать мерцающую свечу надежды, и все же в ее голосе слышалось тихое отчаяние. Истории, которые ей приходилось рассказывать, в основном только подчеркивали ее одиночество.
— Надеюсь, некоторые из них скоро вернутся, и тогда ты встретишься со своей семьей.
Мама произнесла эти слова вслух, хотя я не уверена, что она верила в то, что говорила.
Совместно с Красным Крестом новая крошечная еврейская община создала центр, где регистрировали всех выживших, возвращающихся в Томашув-Мазовецки, и снабжали их всем необходимым, оказывали всевозможную помощь. Вернулось всего 200 человек. Каждое утро мама проверяла список в надежде, что кто-нибудь из ее родственников окажется жив. Каждый день она возвращалась домой, качая головой. Когда надежда угасла, мы прекратили наши ежедневные прогулки, хотя мама продолжала каждое утро внимательно изучать список. Время шло, и она впадала во все большее и большее уныние.
Мама хотела, чтобы я пошла в первый класс в местную польскую школу, но я не поддавалась уговорам. Как только она произносила слово «школа», я выбегала из подвала и исчезала.
Однако мрачное настроение резко изменилось к лучшему, когда в Томашув-Мазовецки внезапно появились три сестры моего отца. Они не попали в список Красного Креста, и встреча стала настоящим сюрпризом. Я была особенно рада вновь познакомиться с моей замечательной тетей Хелен, вдовой моего дяди Джеймса. Как и мы с мамой, Хелен и ее сестры, Ита и Элька, оказались узницами концлагерей. Они провели несколько месяцев в других частях Освенцима, где их заставили тяжело работать на частные немецкие компании. Когда подошли русские, их погнали Маршем смерти в Германию. Каким-то образом, несмотря на холод и насилие, они все выжили, нашли друг друга и решили вернуться в город, который считали своим домом.
Мамин душевный настрой воспарил. Прибытие сестер стало доказательством того, что некоторые члены папиной семьи
