Эрих Керн - Пляска смерти.

Русские снаряды не всегда накрывали цель, и шпиль городской ратуши, так напоминавший силуэты Амстердама и Харлема, несмотря на все старания неприятельских канониров, продолжал гордо возвышаться над пробитыми во многих местах крышами.

— Теперь уже не имеет значения, попадут ли они или нет… Нарва все равно мертвый город, — сказала пожилая женщина, прачка, по-матерински опекавшая солдат нашей роты.

Немецкая церковь была основательно повреждена, и лишь массивные угловые контрфорсы, по-прежнему сверкая ослепительной белизной, напоминали о былой красоте здания, возвёденного трудолюбивыми руками в XVII в. в стиле барокко. В руинах лежала и старая биржа, где мужество и упорство моряков, крестьян и солдат воплощалось в звонкую золотую монету. От старого здания аптеки сохранилась только фасадная стена, стоявшая наподобие театральной декорации. Там и сям среди обломков зданий можно было увидеть изящные калитки старинной работы — разительный контраст с грудами развалин вокруг. Надписи с датами, охватывающими четыре столетия, — свидетельства былого богатства старой крепости на реке Нарве.

Над нашими головами стремительно пронеслась стая ласточек, развернулась и круто взмыла вверх, к голубому небосводу. Они прилетали в Нарву, как обычно, в конце весны. Это при них король шведский разбил русское войско в 1700 г. (наш Мюнхаузен ошибается — в конце ноября птички уже улетели на юг. — Ред.), а ослепленный грек

посылал проклятия царю, стоя перед своим творением — мощной крепостью Ивангород (Ивангород, повторимся, построили псковские мастера, а не «грек». Автор не видел крепостные укрепления Пскова (построенные псковскими же мастерами; стены Пскова оказались неприступными для войск польского короля Стефана Батория в 1581–1582 гг. и шведского короля Густава II Адольфа в 1615 г. — шведы пытались взять Псков пять раз — в 1611, 1612 гг., два раза в 1615 г. и в 1616 г.), иначе, видимо, сочинил бы что-нибудь пострашнее «ослепления грека». — Ред.); они были свидетелями взлета и падения серпа и молота и видели боевые знамена — германское и эстонское, развевающиеся рядом. И ласточки продолжали прилетать, как всегда на протяжении столетий, невзирая на огонь и дым, рвущиеся снаряды и шум яростной схватки. Войны, горе и радости приходили и уходили, но ласточки неизменно возвращались в Нарву.

Чугунный крест на кладбище выделялся черным силуэтом на фоне белесого ночного неба. Звезды- мигали сквозь крышу большой церкви, разрушенной неприятельским снарядом. По полу разбросаны позолоченные иконы. Мы осторожно пробирались через церковный сад с его цветами и цветущими деревьями. Тропинка, по которой мы шли, местами прерывалась воронками от снарядов, поперек нее лежали поваленные взрывом деревья. Многие поколения бюргеров Нарвы покоились здесь на церковном кладбище этого старинного ганзейского и тевтонского (ливонского) города — немцы, шведы, датчане, голландцы, эстонцы; порой попадались и могилы белогвардейских офицеров и священников.

Слышались призывные и настойчивые трели соловья. А над нашими головами с воем и свистом проносились тяжелые снаряды. Где-то впереди строчил пулемет. И снова пронзительный вой снарядов, на этот раз уже довольно близко. Мы бросились плашмя на землю между могилами, осколки дождем посыпались вокруг, никого не задев. Поднимаясь, я прочел на ближайшем кресте: «Якоб Никодемус Будде. Купец и мореплаватель, род. 21 мая…» Год рождения стер осколок снаряда.

Через несколько часов, возвращаясь к месту своего расположения, я решил все-таки попытаться расшифровать дату рождения на кресте полностью, но русский снаряд избавил меня от лишних хлопот: крест разметало на мелкие кусочки.

На другом конце города, в районе Кренгольмской мануфактуры (созданная в 1857 г. крупнейшая хлопчатобумажная фабрика, использовавшая энергию реки Нарвы (Наровы). — Ред.), пылали два деревянных дома, похожие на два гигантских факела. Утреннее пение птиц мешалось с грохотом рвущихся снарядов.

Старая прачка ошиблась. Нарва не умерла, она жила. Ее красота виднелась во всем: в руинах зданий, в грудах обломков за воротами в стиле барокко, в искусно высеченных датах, в чарующем ландшафте.

И живительную силу придавала этому древнему городу несгибаемая воля к сопротивлению притязаниям восточного соседа. (Автор ставит все с ног на голову. Город со славянскими корнями, захваченный германцами (датчанами и немцами, затем шведами), веками был опорным пунктом для захватнических походов на русские земли. — Ред.)

Наши окопы находились в непосредственной близости от обороны противника, местами их разделяло пространство не более сорока метров. Воевали между собой в основном снайперы.

Тишина царила над узкой, изрытой снарядами полоской земли между нами и неприятелем. Иногда над ней с воем пролетал артиллерийский снаряд, порой слышна была пулеметная очередь. И снова тишина, гнетущая, тянущая за душу. Из низких серых туч непрерывно сыпал мелкий дождь. Вода в траншеях доходила до колен и заливала резиновые сапоги.

Не обращая внимания на погоду, в окопах там и сям парами и в одиночку стояли неподвижно солдаты, пристально вглядываясь в линию вражеских окопов. Одни наблюдали через телескопический прицел, другие — опустив винтовку и сберегая силы для решающего выстрела.

Молодой паренек не сводил глаз с неприятельских укреплений.

— Пока никаких перемен, — прошептал он, не поворачивая головы.

По направлению к нам по траншее, пригибаясь и втянув голову, шли два человека. Поравнявшись, они несколько выпрямились, и тотчас же тишину прорезал, подобно удару бича, громкий выстрел. Мы невольно присели. Кому охота погибнуть в серое, промозглое утро? И опять установилась мертвая тишина, мы же проследовали дальше.

По дороге нам постоянно встречались немецкие снайперы и среди них два молодых парня из Трансильвании: Рудольф девятнадцати лет и Михель двадцати четырех лет. Мы поговорили с ними об их родных местах, семьях, о войне и о других вещах. Отец и брат Рудольфа были охотниками, и у него у самого охотничий азарт был в крови. Михель впервые отправился на охоту еще в мальчишеском возрасте. Теперь они снова находились в засаде, поджидая добычу, только на этот раз она тоже стреляла.

— Мы открываем огонь лишь изредка и непременно наверняка, иначе только обнаружим себя, — пояснил Рудольф.

В окопах напротив показался красноармеец. Снайпер быстро прицеливается, затем выстрел, и вражеский солдат падает лицом вниз. Убит он или просто укрылся? И вновь часы неподвижного ожидания. Наконец появляется цель… выстрел. Человек на той стороне на мгновение замер и затем упал навзничь; этого можно засчитать. Я спросил обоих, что они чувствуют, засчитывая убитых одного за другим.