Сальвадор Дали - Дневник одного гения

Так что у меня есть реальная возможность надеяться, что можно будет выкупить этот магический талисман, заставивший Гитлера проиграть войну или, во всяком случае, последнюю битву.

И потом, разве не удалось мне с помощью ангельской — а значит и гениальной — уловки отвести от себя совершенно неприкрытую угрозу безумия, достигшую наивысшей точки в философически-эйфорическом сновидении с взрывающимися лебедями?

Вчера у меня с визитом был король, и я твердо решил вступить в законный брак с прекраснейшей Еленой Галóй — чтобы таким образом еще раз наставить рога Рене Клеру[71], этому безобидному символу курортного сноба с вольтерьянскими замашками.

Куб с номером девять, показатель уплотненной наполненности моей жизни, намного превзошел девятку года минувшего. И, сравнивая их, я напрочь забываю про визит короля, про еще одну выигранную европейскую войну. Растет отвага, вот что главное! А вместо Рене Клера — какое-то непроизносимое дурацкое имя с гусиным окончанием!!!

1957-й год

Пробудившись ото сна, целую ухо Галы, дабы кончиком языка почувствовать рельеф крошечного бугорка, расположившегося на мочке. И тотчас же ощущаю, как вся слюна насквозь пропитывается вкусом Пикассо. У Пикассо, самого живого человека из всех, кого мне довелось когда-нибудь знать, есть родинка на мочке левого уха. Эта родинка, оттенка скорее оливкового, чем золотистого, и почти совсем плоская, находится на том же самом месте, что и у моей жены Галы. Ее можно рассматривать как точную репродукцию. Часто, думая о Пикассо, я ласкаю этот малюсенький бугорочек в уголке левой мочки Галы. А это случается нередко, ведь Пикассо — человек, о котором после своего отца я думаю чаще всего. Оба они, каждый по-своему, играют в моей жизни роль Вильгельма Телля. Ведь это против их авторитета я без всяких колебаний героически восстал еще в самом нежном отрочестве.

Эта родинка Галы — единственная живая частичка ее тела, которую я могу целиком охватить двумя пальцами. Она, эта частичка, каким-то иррациональным образом укрепляет во мне убежденность в ее фениксологическом бессмертии. И я люблю ее больше матери, больше отца, больше Пикассо и даже больше денег!

Испания всегда имела честь представлять миру самые возвышенные и самые неистовые контрасты. В XX веке все эти контрасты обрели воплощение в двух личностях, Пабло Пикассо и вашем покорном слуге. Существуют два важнейших события, которые могут произойти в жизни современного художника:

1. Быть испанцем;

2. Зваться Галá Сальвадор Дали.

Случилось, что мне выпало и то, и другое. Как на то указывает мое собственное имя Сальвадор, я предназначен самой судьбою не более не менее как спасти современную живопись от лености и хаоса. Фамилия же моя, Дали, по-каталонски означает «желание», и вот у меня есть Галá. Конечно, и Пикассо тоже испанец, но от Галы ему досталась одна лишь биологическая тень на краю уха, да и зовется он всего только Пабло, так же как Пабло Казальс, как Папы, иначе говоря, такое имя может носить кто попало.

Время от времени, но с упорным постоянством встречаются мне в свете весьма элегантные, то есть умеренно привлекательные женщины с почти чудовищно развитой копчиковой костью. Вот уже много лет эти самые женщины, как правило, горят желанием познакомиться со мною лично. Обычно между нами происходит разговор такого порядка:

Женщина-копчик: Разумеется, мне известно ваше имя.

Я-Дали: Мне тоже.

Женщина-копчик: Вы, наверное, заметили, что я просто не могла оторвать от вас глаз. Нахожу, что вы совершенно очаровательны.

Я-Дали: Я тоже.

Женщина-копчик: Ах, не будьте же льстецом! Вы меня даже и не заметили.

Я-Дали: Но я говорю о себе, мадам.

Женщина-копчик: Интересно знать, как это вы добиваетесь, что усы у вас всегда стоят торчком?

Я-Дали: Это все финики!

Женщина-копчик: Финики??

Я-Дали: Да-да, финики. Именно финики, такие плоды, которые растут на пальмах. Я заказываю на десерт финики, ем их, а когда кончаю, прежде чем омыть пальцы в миске, слегка прохожусь ими по усам. И этого достаточно, чтобы они держали форму.

Женщина-копчик: По-тря-са-ю-ще!!!

Я-Дали: У этого способа есть и еще одно достоинство: на финиковый сахар непременно слетаются все мухи.

Женщина-копчик: Какой кошмар!

Я-Дали: Что вы, я просто обожаю мух. Я могу чувствовать себя счастливым только когда лежу на солнце, совершенно голый и весь облеплен мухами.

Женщина-копчик (по моему тону уже совершенно уверившись, что все, что я ей говорил, достовернейшая и истинная правда): Но как же это может нравиться, когда ты весь облеплен мухами? Ведь они же такие грязные!

Я-Дали: Я и сам ненавижу грязных мух. Мне нравятся только самые что ни на есть чистоплотнейшие мухи.

Женщина-копчик: Интересно, как это вам удается отличать чистых мух от грязных?

Я-Дали: Ну уж это-то я сразу вижу. Не выношу даже вида грязной городской или даже хоть бы и деревенской мухи, с раздутым желтым брюхом цвета майонеза, с крылышками такими черными, будто она обмакнула их в мрачную некрофильскую краску. Нет, я люблю только мух чистоплотнейших, сверхвеселых, наряженных в этакие серенькие альпаковые одеяньица от Баленсиаги, сверкающих что сухая радуга, ясных как слюда, с гранатовыми глазками и брюшком благородного неаполитанского желтого цвета — такие восхитительные маленькие мушки порхают в оливковой роще Порт-Льигата, где не живет никто, кроме Галы и Дали. Эти грациозные мушки столь изысканны, что садятся на оливковые листочки только с той стороны, где те подернуты налетом окиси серебра. То феи Средиземноморья. Они несли вдохновение греческим философам, которые проводили жизнь под солнцем, облепленные мухами… Ваш мечтательный вид позволяет мне полагать, что вы уже поддались мушиным чарам… Дабы покончить с этой темой, добавлю, что в тот день, когда я, предаваясь размышлениям, вдруг почувствую, что облепившие меня мухи причиняют мне неудобство, я тотчас же пойму: это означает, что идеи мои утратили силу того параноидного потока, который служит приметой моего гения. Если же, с другой стороны, я даже не замечаю никаких мух, это наивернейший признак, что я полностью владею духовной ситуацией.

Женщина-копчик: А ведь, в сущности, во всем, что вы говорите, кажется, есть какой-то смысл! Тогда скажите, это правда, что усы ваши служат вам антеннами, с помощью которых вы принимаете свои идеи?