Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел
Через двадцать минут они добрались до залива и, чтобы дезориентировать наверняка преследовавших их датчан, спустились к воде и закинули удочки. Через некоторое время Серегин послал водителя в ресторан, чтобы его увидел Борис. Он рассчитывал, что сотрудник посольства, хорошо знавший водителя, сразу же поймет: произошло что-то экстраординарное и надо срочно уходить. Борис же, заметив вошедшего, а затем вышедшего из зала Сашу, удивился, но продолжал сидеть за столиком. Тогда водитель через несколько минут снова вошел в ресторан и, прервав разговор Бориса с агентом, сказал ему: «Извини, Боря, но тебе надо срочно ехать домой — твой сын серьезно заболел».
Эта фраза Саши возымела должное действие — Борис тотчас поднялся, извинился перед своим «гостем», положил на столик деньги за ужин и поспешно покинул ресторан. Сев в машину, он помчался в Копенгаген. Агент, искушенный в делах конспирации, понял, чем был обусловлен столь поспешный уход Бориса, осторожно оглядел зал и, увидев одинокого мужчину, сидевшего в углу, тоже ретировался из ресторана.
Если бы не наши быстрые действия, встреча Бориса могла бы иметь для нас самые серьезные последствия. Датчане могли арестовать Бориса, которого держали бы до приезда представителя посольства, или агента, а то и обоих сразу. Они также могли отобрать то, что предполагалось для передачи нашей разведке — возможно, это была часть технической документации, касающейся высоких технологий, — и запечатлеть на фотопленку момент передачи. И то, и другое грозило бы нам большими неприятностями. Для агента это означало бы полный провал, однако судить его датчанам было бы сложно.
После этого случая, к нашему огромному сожалению, датская контрразведка стала вести себя очень осторожно. Проанализировав неудачу, в результате которой два наших агента сорвались у нее с крючка, она прибегла к иному способу радиосвязи — ее сотрудники стали пользоваться кодовыми фразами. Тем не менее мы продолжали все перехваты, но нам уже куда труднее стало улавливать суть их переговоров. Поиск имен и фамилий для нелегалов был и без того трудным, а когда датчане перешли на централизованную систему регистрации своих граждан и все данные из церковных книг стали переводиться на компьютер, шансы мои на успех и вовсе уменьшились. Однако в этой моей деятельности был и положительный момент — досконально разобрался в процедуре оформления паспортов, метрик и свидетельств о крещении. Знания в этой области мне весьма пригодились, когда Центр заинтересовался двумя немецкими военнослужащими, женившимися во время Второй мировой войны на датчанках. Позже у них родились дети, которые имели все права датчан, и моя задача заключалась в том, чтобы, не раскрывая своего гражданства, заполучить копии их метрик. Сделать это мне не составило труда — запрашивая копии документов, я представился их родственником. Так что я получил нужные копии и переправил их в Москву. Впоследствии по ним изготовили иностранные паспорта, и двое наших нелегалов были засланы за границу. (Один из них — Виталий Нюкин, с которым мы вместе учились в институте. Позже, в семидесятых годах, я обучал его датскому, а еще позже он был направлен на работу в Сингапур. В 1985 году в тот день, когда меня допрашивал КГБ, все остальные нелегалы были срочно отозваны в Москву, но его почему-то не отозвали. Он оставался в стране пребывания до 12 сентября, когда англичане сообщили, что я жив и нахожусь в Великобритании).
Кроме того, я сделал для себя хоть и небольшое, но весьма полезное открытие — мне стало известно, что в небольшом городке, расположенном на границе с Западной Германией, браки регистрируются по совсем упрощенной системе. Эта процедура настолько проста, что любой паре, в том числе и иностранной, изъявившей желание вступить в законный брак, достаточно было явиться в соответствующее учреждение и попросить их зарегистрировать. Всего через несколько минут они становились мужем и женой. Решив удостовериться, я сам приехал в этот городок, пришел в контору, о которой мне рассказали, сказал, что пишу для России статью об особенностях местного законодательства, и получил всю необходимую мне информацию. Позже я переслал ее в Центр в надежде, что эти сведения там могут пригодиться.
В жизни довольно часто возникают любопытные ситуации, которые можно было бы назвать смешными, если бы они не сопровождались жуткой нервотрепкой. Однажды мы оставили в тайнике деньги для нашего нелегала, а в качестве условного сигнала ему положили на подоконник в общественном туалете большой гнутый гвоздь. Ответным сигналом, извещающим, что деньги взяты, должна была служить крышка пивной бутылки, оставленная на другом подоконнике того же туалета. Можно представить наше недоумение, когда мы обнаружили в условленном месте крышку от бутылки не из под обычного пива, а имбирного. Мы были в полной растерянности. Что бы это могло значить? Использовал ли нелегал эту крышку вместо пивной? А может, такой подменой он хотел нас о чем-то предупредить? — терялись мы в догадках, но, невзирая на поздний час, решили все-таки обратиться к Зайцеву. В результате группа из нескольких сотрудников советской разведки до утра жарко спорила, можно ли считать пивом имбирный лимонад, который никто из них и не пробовал, но на бутылке которого тем не менее значилось: «имбирное пиво». Об этом напитке я впервые узнал из автобиографии Карла Маркса. В ней автор между прочим упомянул, что в Хайгейте он купил детям имбирный лимонад. Получалась, имбирное пиво, оно же лимонад, — напиток безалкогольный. Так или иначе, в конце концов мы сошлись на том, что оставленная нелегалом крышка — добрый знак, означающий, что деньги им получены. Позже выяснилось, что мы оказались правы — агент забрал из тайника причитающиеся ему деньги.
Вновь нам пришлось изрядно понервничать, когда я послал нашего сотрудника по фамилии Черный проверить другой сигнал — половинку апельсина, которая должна была лежать на газоне. Вернувшись с задания, Черный доложил:
— Все в порядке, половинка апельсина лежит на траве в условленном месте.
— А ты останавливался, чтобы ее рассмотреть? — спросил я его.
— Нет. Я проехал мимо, но половинку апельсина отлично разглядел.
Тогда я заглянул в список условных сигналов нашего нелегала и не на шутку встревожился — апельсин означал, что агент в опасности.
Возможно, нелегал находился на грани ареста, последствия которого были бы для нас самыми катастрофическими. Поэтому, невзирая на занятость, я решил сам взглянуть на этот злополучный апельсин. Остановив машину на приличном расстоянии от условленного места, я вылез из машины и дальше пошел пешком. Подойдя к тому участку газона, где, по словам Черного, лежала половинка апельсина, я разглядел объеденное с одной стороны яблоко, что означало: «Завтра уезжаю из страны». И только тогда я облегченно вздохнул с агентом все в порядке, и срочных мер по его спасению предпринимать не требуется.
