М. Колесникова - Рихард Зорге

В частности, полицейским строго воспрещалось распивать спиртное с иностранцами. Вукелич широко улыбнулся и ответил: «Сакэ, биру…» Он схватил полицейского за рукав и пытался усадить на траву, как бы для того, чтобы распить с ним бутылочку. Перепуганный полицейский замотал головой и поспешно ушел. Передатчик бросили в озеро Кавагутиго, близ горы Фудзи. Там он лежит на дне до сих пор. Рихарду сначала не хотели ничего рассказывать, боясь его гнева. Но не удержались и рассказали. Зорге рассердился не на шутку.

Решили смонтировать несколько портативных передатчиков и приемников, так как сеансы связи в целях безопасности следовало проводить из разных мест. Такими пунктами для начала должны были стать квартиры Вукелича, Зорге и самого Клаузена.

И все же поскольку Рихард и Макс жили в отелях, то возникла необходимость перебраться в отдельные домики. Детали для радиоаппаратуры Макс с большими предосторожностями приобретал в разных районах Токио и Иокогамы.

Клаузен появился в Токио в ноябре 1935 года. Официально он зарегистрировался в посольстве как представитель немецких деловых кругов. Его солидная фигура внушала доверие, он весь был на виду, аккуратно посещал немецкий клуб и платил взносы. Типичный бюргер времен Веймарской республики! Каждый, глядя па него, наверное, думал: вот она, здоровая основа великой немецкой нации! Такой, конечно же, кроме Библии и газет, ничего не читает.

Немец Хельмут Кетель держал в Токио ресторан, куда Макс иногда заглядывал. Кетель общался с неким Ферстером, который па полпути между Токио и Иокогамой обосновал маленькую мастерскую по производству гаечных ключей. Ферстер был накануне финансового краха, так как английские ключи, по-видимому, плохо подходили к японским гайкам. Тут-то владелец ресторана и познакомил его с Максом. Клаузен согласился стать компаньоном Ферстера, внес свой пай. По старой памяти Макс решил также заняться продажей мотоциклов «Цюндан». Чтобы поддержать «Инженерную компанию Ф. и К.», Зорге купил первый мотоцикл. Он любил быструю езду, и мотоцикл был кстати. Как мы узнаем позже, это для Рихарда было роковое приобретение: лучше уж обходился бы он без мотоцикла! Вскоре фирма стала процветать: каждый из немецкой колонии но примеру Зорге счел долгом поддержать земляков Клаузена и Ферстера, обзавелся новеньким мотоциклом. Иностранные журналисты также сделались клиентами «Инженерной компании».

Рихард снял небольшой двухэтажный дом в районе Адзабуку по улице Нагасакимаси, 30. Это был довольно- таки невзрачный заброшенный дом. Раздвижные стены – фусумы, балкончик, на полу циновки – татами. Это был как раз такой дом, который соответствовал положению корреспондента. Пробираться схода приходилось вдоль высокой глинобитной степы по переулочку шириной в два метра. Дома Рихард бывал редко, приходил сюда спать. Внизу находилась столовая, ванна и кухня. Наверх вела крутая деревянная лестница. Тут находился рабочий кабинет. В кабинете с левой стороны стоял большой письменный стол. Посреди кабинета – стол поменьше. У стены – диван. Циновки были покрыты ковром.

Утром приходила работница, женщина лет пятидесяти, маленькая японка, которую Рихард называл Онна-сан; она готовила ванну, наводила порядок. Вечером уходила домой. Иногда она готовила обед. Но обычно Зорге обедал в ресторане или у друзей.

Клаузену у Зорге нравилось: «У Рихарда была настоящая холостяцкая квартира, в которой царил беспорядок. Но Рихард хорошо знал, где что лежит. Я должен сказать, что у него было очень уютно. Было видно, что он много работал. Он всегда был занят и любил работу. У него был простой книжный стеллаж, на котором стояли книги. Дверь аз рабочего кабинета вела в его спальню. У него не было кровати, он спал на японский манер – на разостланном на полу матраце».

В письмах к Кате Рихард описывал свое жилище так:

"Я живу в небольшом домике, построенном по здешнему типу, совсем легком, состоящем главным образом из окон, на полу – плетеные коврики. Дом совсем новый и даже современнее, чем старые дома, и довольно уютен.

Одна пожилая женщина готовит мне по утрам все нужное: варит обед, если я обедаю дома.

У меня, конечно, снова накопилась куча книг, и ты с удовольствием, вероятно, порылась бы в них. Надеюсь, что наступит время, когда это будет возможно… Если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти всесоседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять, а детишки – плакать. Поэтому я достал себе бесшумную машинку, чтобы не тревожить все увеличивающееся с каждым месяцем детское население по соседству».

Макс также снял двухэтажный дом на Синрюдо-тё, № 12, в Адзабуку. Стены на метр в вышину были облицованы панелями, за которыми Макс устроил тайник для передатчика. Над тайником повесил большой портрет Гитлера, чтобы выглядеть благонадёжным в глазах японской полиции. «У меня в жилой комнате висел портрет Гитлера, на который Рихард плевал каждый раз, как только входил туда…»

Друзья могли поздравить себя: они обзавелись жилищем, изолированным от внешнего мира! Но скоро наступило разочарование. «Не выбирай дом, а выбирай соседей», – говорят японцы. Максу, как всегда, «везло»: он снял квартиру, сам того не подозревая, возле казарм гвардейского полка! Рихард его утешил: оказывается, дом Зорге находится под самым боком у районной инспекции полиции! Вид с балкона открывался как раз на это учреждение. Глинобитная стена, мимо которой Рихард вынужден был проходить всякий раз, принадлежала, по всей вероятности, полицейскому участку. Полицейские признали германского корреспондента и при встрече всегда его приветствовали.

Передатчик и приемник, смонтированные Максом, умещались в обычном портфеле. Передатчик легко и быстро можно было разобрать на детали. Для большей конспирации Макс некоторые детали размещал в разных квартирах, колебательный контур носил в кармане.

Связь с Центром удалось установить в феврале 1936 года. Зорге разрешили для шифровальной работы использовать менее загруженного Клаузена. Ничего нельзя было записывать – все приходилось держать в голове. Передачи велись в зависимости от срочности и главным образом ночью, так как в ночное время короткие волны проходят лучше. Иногда начало радиограммы Макс передавал с чьей-нибудь квартиры, а конец – с автомашины, отъехав подальше от Токио. Или же радиограмма передавалась с одного места, но в два разновременных сеанса. Иногда приходилось работать всю ночь напролет. Макс трудился, не щадя себя. У него был настолько обостренный слух, что даже при самых сильных атмосферных помехах он находил позывные Центра. Само собой, и позывные и волны менялись каждый сеанс. Все это затрудняло работу японских радиопеленгаторных станций. Случалось, Зорге говорил: «Будь осторожен, особо важной И срочной информации нет. Это может полежать дня три, с тем чтобы мы были абсолютно уверены, что нас не засекли и чтобы усыпить службу пеленгации». Однажды, расшифровав очередную радиограмму из Центра, Макс смутился. В ней говорилось: «Ты наш лучший радист. Благодарим! Желаем тебе больших успехов».