Борис Носик - Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции

Уже знакомая нам актриса Валентина Веригина познакомилась с Олей при вступлении в труппу Комиссаржевской: «Скромная барышня в сером костюме, здороваясь, подавала руку не просто, а выставляла вперед плечо и делала волнообразное движение корпусом. (Но, может, это волнообразное движение как раз и зажигало пресыщенных петербургских мужчин? — Б. Н.) Еще более претенциозно звучала ее речь: было замечено утрированное подражание петербургской манере произношения гласных. Спустя некоторое время у нас стали говорить: „Олечка Глебова под кривливается“… Я думаю, что, в конце концов, она просто пыталась найти для себя некую внешнюю форму. Прирожденный артистизм превратил ее сначала в „манерную“ барышню, а в дальнейшем ей помог художник Судейкин…».

Гораздо менее снисходительна не только к недовоспитанной художником Судейкиным молоденькой Оленьке, но и к прошедшей уже все школы и муки «петербургской кукле» безжалостная Надежда Мандельштам, назвавшая Ольгиным именем целую главу своей блистательной мемуарной книги:

«У нее в запасе имелась тысяча игривых штучек, чтобы отвлечь от мыслей, развеселить и утешить усталого петербуржца. Штучки носили резко выраженный петербургский характер, отличавшийся от фокусов ее московских современниц, но и московские и петербургские куклы разработали свой жанр до ниточки. И те и другие были изрядными кривляками, но москвичка перчила свое кривляние грубоватыми фокусами, а петербурженка стилизовалась под „котенка у печки“. Оленька была вся в движении. Она стучала каблучками, танцующей походкой бегала по комнате, накрывая стол к чаю, смахнула батистовой или марлевой тряпочкой несуществующую пыль, потом помахала тряпкой, как платочком, и сунула ее за поясок микроскопического фартушка… „цветок театральных училищ“ или „булавочно-маленькая актриса“. Капля жеманства и чуть-чуть припахивает Кузминым…».

И т. д. и т. п.

Но что нам суждения женщин, пусть даже таких умных и некрасивых, как Наденька Мандельштам: они были лишь Олины неудачные соперницы (даже сама Ахматова). Ведь там, где речь заходит о женской завлекательности (о сексапиле), высказываться должны мужчины. Влюбленные мужчины. Они высказались — имя им легион. Прежде всего мужчины-поэты, влюбленные в Олю. Скажем, Федор Сологуб, восклицавший: «Какая прелесть Ольга Афанасьевна!» и ревниво предупреждавший Оленьку, по уши влюбленную тогда в Судейкина:

Под луною по ночамНе внимай его речамИ не верь его очам,Не давай лобзаньям шейки, —Он изменник, он злодей,Хоть зовется он СергейЮрьевич Судейкин.

Влюбленных стихов Сологуба, «на случай» и без случая, — множество…

Оля, Оля, Оля, Оленька,Не читай неприличных книг.А лучше ходи совсем голенькаяИ целуйся каждый миг.

Тогдашний король поэтов Игорь Северянин посвятил Ольге стихи о своих «предвесенних трепетах»:

Я снова чувствую томленьеИ нежность, нежность без конца…Твои уста, твои колениИ вздох мимозного лица —

Лица, которого бесчертныНеуловимые черты:Снегурка с темным сердцем серны,Газель оснеженная — ты.

Смотреть в глаза твои русалочьиИ в них забвенно утопать…и т. д.

Отметим попутно, что все эти привычные «предвесенние трепеты» и впечатления «короля поэтов» Северянина относятся к 1913 году.

Любовные переживания, связанные с обольстительной Ольгой, отражены и в стихах Всеволода Рождественского (они появились в берлинской «Жар-Птице» рядом с упомянутым уже очерком Толстого о Сергее Судейкине):

…На плече слепительном и тонкомСиняя сквозная стрекоза.

Вот таким, в зеленом детстве мира(Разве мы напрасно видим сны?)Это тело — голубая лира —Билось, пело в злых руках ОрфеяНа лугах бессмертного шалфеяВ горький час стигийской тишины.

Вечная его соперница, обольстительная Оленька, в стихах Михаила Кузмина появляется многократно. Напомню лишь строки из последней его книги стихов «Форель разбивает лед»:

Красавица, как полотно Брюллова,Такие женщины живут в романах,Встречаются они и на экране…За них свершают кражи, преступленья,Подкарауливают их каретыИ отравляются на чердаках…

Голым Олиным телом и ее именем бредит безнадежно влюбленный Велемир Хлебников:

Бывало я, угрюмый и злорадный,Плескал, подкравшись, в корнях ольхи,На книгу тела имя ОльгиРечной волны плескал глаголы я.Она смеялась, неповадныЕй лица сумрачной тоски,И мыла в волнах тело голое…

И конечно, герой любовной трагедии, кавалергард Всеволод Князев:

Вот наступил вечер… Я стою один на балконе…Думаю все только о Вас, о Вас…Ах, ужели это правда, что я целовал Ваши ладони,Что я на Вас смотрел долгий час?..

…Нежно поцеловали, закрыв дверцу(А на шляпе желтое перо)…А разве не больно, не больно сердцуЗнать, что я только Пьеро, Пьеро?

Полагают, что и знаменитые блоковские «ресторанные» стихи, они тоже о ней, об Оленьке Глебовой:

Я послал тебе черную розу в бокалеЗолотого, как небо, аи.…Но была ты со мной всем презрением юным,Чуть заметным дрожаньем руки.

Тридцать лет спустя Оленька стала героиней (как верно отметила Надежда Мандельштам) знаменитой ахматовской «Поэмы без героя»:

Ты в Россию пришла ниоткуда,О мое белокурое чудо,Коломбина десятых годов;Что глядишь ты так смутно и зорко,Петербургская кукла, актерка,Ты один из моих двойников……о подруга поэтов…

Там еще много-много об Ольге, а вообще, можно было бы составить целую антологию русских стихов, посвященных «петербургской кукле», маленькой актрисе и художнице Ольге Глебовой-Судейкиной, но мы еще вернемся к ее беспримерной славе, пока же на очереди ее брак, ее молодой муж, их медовый месяц.

Оплывают венчальные свечи,Под фатой поцелуйные плечи,Храм гремит: «Голубица гряди!»,Горы пармских фиалок в апреле…

Молодые супруги были счастливы и неразлучны, что передают слова влюбленной Ольги: «Мне казалось, что я могла бы десять лет кряду просидеть в одном кресле с Сергеем».