Людмила Бояджиева - Андрей Тарковский. Жизнь на кресте

Так называемое советское искусство даже в лучших образцах было чуждо Андрею Арсеньевичу. Вознесенский, Евтушенко, Любимов, Высоцкий — кумиры тогдашней прогрессивной общественности, оставляли его равнодушным: «Слишком публицистично и политизировано, а значит — не глубоко».

Но были среди неинтересных Тарковскому режиссеров и открытые враги, каковых определяла его излишняя мнительность. Самые жестокие подозрения в «деле «Рублева»» падали на Сергея Герасимова.

— Вы что, не понимаете, что за всем происшедшим стоял Герасимов? — втолковывал он Суркову. — Это настоящий Сальери. Он же умен и в глубине души знает, что бездарен. Поэтому полон ненависти. Главное в Герасимове — жажда власти. Для нее он, улыбаясь и произнося высокие слова, вытопчет все вокруг себя.

— Его антипатию можно отчасти понять, — согласился Сурков. — Ты ж ему со своим «Ивановым детством» дорогу перебежал. Тогда его фильм «Люди и звери» был выставлен на конкурс Венецианского фестиваля. А твой «Иван» шел вне конкурса и все равно отхватил Льва!

— А Бондарчук? Это он зарубил «Солярис» в Каннах. Специально явился в жюри.

— Так ведь ажиотаж вокруг «Рублева» испортил отчасти триумфальное явление «Войны и мира». Да еще ты с его дочерью шашни крутил. Наверняка обещал жениться.

— Как же мне бросить такую жену? — он задумался и отрубил: — Никак невозможно.

— Конечно, сын маленький — это серьезно.

— Да не в том дело! Лариса Павловна большой силой наделена. Не улыбайтесь. Она обещала на моих врагов заклятье наслать, — серьезно сообщил Андрей.

— Это уж как-то… — заулыбался Сурков. — Как-то, право, смешно.

— И нашлет, вот посмотрите! Она за меня кому угодно горло перегрызет!

Ощущение защищенности, которое находчивая и боевитая Лариса обеспечивала амбициозному, но на деле не слишком жизнеспособному мужу, поддерживало его.

— Вы знаете, что случилось? — рассказывал он дома после возвращения с очередного похода в ЦДЛ. — Нет, это невероятно! Мы стояли с Ларочкой на стоянке такси — как всегда очередь — и какой-то наглец… негодяй такой, хам, вы представляете? Появился неожиданно и хотел схватить нашу машину. Я, конечно, рванулся ему наперерез… Но тут подскочила Ларочка и как звезданет ему по морде наотмашь… понимаете? У нее вот браслет, посмотрите, кованый. Так представляете, как летел это хам…

— И шляпа моя погибла! — Лариса поправляла измятый край голубого воздушного изделия. — Теперь в чистку отдавать придется. Или в персоли замочить?

Лариса шумела в ванной, пытаясь восстановить урон, нанесенный шляпе, Андрей горячо шептал в щеку Анны Семеновны:

— Ваша дочь исключительно преданная женщина. Уверен, да я полностью уверен, что если МНЕ будет надо, Лариса убьет!

В быту задиристый, вспыльчивый, он и впрямь нуждался в защите, плохо ощущая контакты с внешним миром, словно сквозь очки с толстенными запотевшими стеклами. Взаимоотношения в съемочной группе воспринимал через Ларису. Именно поэтому ни одному человеку, не угодившему Ларисе, не удалось задержаться рядом с маэстро. Ее влияние было огромным. В самом начале их отношений Лариса одержала главную победу: ей удалось внушить не слишком уверенному в себе мужчине, что он совершенно неподражаемый сексуальный гигант и виртуоз эротических сражений.

Лариса упорно шла к намеченной цели. Если поначалу ее влекла к Тарковскому жажда обрести состоятельного и влиятельного мужа, то теперь ориентиры изменились: она стремилась вместе с ним войти в историю как неутомимая супруга, помощница гения и притом кинозвезда! Мужа и жену связывало чувство любви-ненависти, типичное для Тарковского не только в отношениях с Ларисой. Поддаваясь внушению, он легко мог изменять свое отношение к людям, теряя преданных друзей и помощников.

— Я могу внушить ему все что угодно! — хвасталась Лариса. Но и ее влияние не было безграничным, когда речь шла о ролях в фильмах Тарковского.

Лариса отчаянно боролась за титул актрисы. Не моргнув глазом заявляла всем, что ее мечтали снимать Феллини и Параджанов. Причем тут же обращалась к мужу за подтверждением:

— Правда, Андрюшенька?

Андрей бормотал нечто утвердительное, сам же в своей замечательной супруге актрисы не видел.

Лариса намеревалась сыграть в театре «Ленком», где Андрей ставил «Гамлета», Гертруду и жену Криса в «Солярисе». Теперь ее целью стала роль Матери в задуманном Андреем автобиографическом фильме.

Глава 7

«Зеркало». Запечатленное время

Замысел автобиографического фильма зрел в Тарковском с самого начала его вхождения в кино и стал наиболее полным выражением авторских устремлений. Причем ни одна из его картин не имела столь сложной истории создания, ни одна не вобрала столько личного опыта и профессиональных умений, не принесла такого удовлетворения и столь ощутимой боли.

Еще до заявки на «Солярис» Андреем в соавторстве с Александром Мишариным был написан сценарий «Исповеди», который не приняли на студии. Да и у съемочной группы он вызвал отторжение. В сценарии сплетались три сюжетные линии. Главная и основная должны были состоять из разговора с Марией Ивановной, откровенного и сложного, заснятого без ее ведома. Предполагалось зафиксировать скрытой камерой нечто вроде психологического сеанса, когда ничего не подозревающая женщина рассказывает о самом интимном — о своем самом плохом поступке, об очень радостном дне, о муже, о своей любви, обиде.

Андрей предложил роль Матери своей бывшей жене. Ирма отказалась по морально-этическим соображениям. Тайное подглядывание камеры в те времена считалось безнравственным. Ознакомившись со сценарием «Исповеди», Вадим Юсов вызвал Андрея на разговор:

— Мне кажется, скрытой камерой лучше преступников ловить.

— Это мощное средство заставить человека раскрыться. У него огромные перспективы!

— Ты хоть представляешь, как обидишь этим подглядыванием свою мать? — Вадим надеялся вразумить Андрея, друга и соратника еще со времен дипломного «Катка и скрипки».

— Она далеко не дура. Должна понимать, что все снятое мною тайно или явно — в ее пользу.

— Ой, не думаю… Но, запомни, отношения вы испортите на век, — Вадим потоптался. — В общем, я решил — снимать скрытой камерой не буду. Ищи другого оператора.

Тарковский с его гипертрофированным самомнением не выносил ультиматумов. Его раздражало и не безоговорочное подчинение Вадима на площадке.

— Ты зря решил, что можешь давать мне советы. И вообще — двух гениев на площадке многовато, — он отвернулся, давая понять Юсову, что тема закрыта.