Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

— Да, — ответила я. — С удовольствием!

На маленькой бумажечке он написал мне свой адрес:

— Только об этом никому. Хорошо?

В следующее воскресенье я нашла его чистенький, небольшой домик, окруженный зеленым садом. Большая собака, сопровождая хозяина, бросилась мне навстречу. В доме наш мастер представил меня своей жене, милой и приветливой немке, затем мне показали их сад с цветами и некоторыми фруктовыми деревьями. И опять мне вспомнились рассказы Ильи Петровича о безупречной чистоте и порядочности немцев.

Стол был накрыт празднично: белая скатерть, серебро, цветы в вазе. И все это опять перенесло меня в мое детство, в столовую моей бабушки Марфы. Как далеко все это! Как изменилось все! Куда я попала! Что ждет меня впереди? Все эти мысли невольно громоздились в моей голове.

На обед был вкусно приготовленный картофель, мясо, овощи. На сладкое был пирог и кофе, — роскошь, которой я уже давно не знала. Когда обед закончился, старики показали мне фотографии своих сыновей:

— У меня три сына, — сказал мастер. — И все три на фронте. Два в России. От одного мы уже три месяца как ничего не получаем. Нам сообщили, что он пропал без вести.

— Война, — сказала его жена, — принесла нам всем только несчастье.

Лица стариков были печальны. Мы еще долго говорили об их сыновьях и о войне. Они хотели знать, какие русские, что они собой представляют, человечны ли они? Эти вопросы мне и позже часто приходилось слышать от немцев. И вот я рассказывала им о нашей стране, главным образом, о людях, об их тяжелой жизни. Они с жадностью слушали меня, как бы хотели прочесть на моем лице судьбу своего сына. Мне было жаль этих несчастных стариков, у которых война отобрала всех детей. Как я могла их утешить? Какие русские? Разве они иные, чем другие люди? Конечно, немецкая пропаганда представляла им русских в самых черных красках, так же, как и наша советская пропаганда говорила нам о немцах. А между тем люди всех национальностей одинаковы. Все имеют те же чувства, те же желания и даже мысли. Гораздо позже, уже после войны, когда мне лично пришлось столкнуться с людьми иной расы, с черными, коричневыми и желтыми, среди которых я встретила высококультурных и образованных людей, ничем не отличающихся по уму и способностям от белых, я не могла, и сейчас еще не могу постичь своим умом, как человечество могло допустить рабство и порабощение одних другими! Только потому, что одни достигли материального благополучия, а другие, в силу природных или иных условий, его еще не имеют, одни думают, что они выше других от природы. А, в сущности, какой это абсурд! Ведь все люди равны перед Творцом.

Однажды вечером, как раз через полгода нашего пребывания в «отеле», Эльфридэ вошла к нам в сопровождении жандарма, который вел рядом с собой большую собаку. Эльфридэ положила на стол узкий пакет и вызвала Янину, нашу официальную переводчицу, к столу. Жандарм начал что-то быстро говорить ей. Затем Янина подошла к пакету и распечатала его. Все мы уже стояли вокруг стола и смотрели на эту странную процедуру. Из пакета выпали какие-то синие полоски материи, на которой было что-то написано большими белыми буквами.

— Немецкое правительство, — начала переводить негромко Янина, — выдало указ, что каждая из нас должна носить знак «ОСТ». Все получат по три знака. Эти знаки мы должны нашить на одежду, в которой работаем или выходим из здания. Без этих нашивок никто не имеет права выходить на улицу.

После слов Янины в зале воцарилась мертвая тишина. Никто даже не шевелился. Когда Эльфридэ эта тишина показалась слишком долгой, она выкрикнула своим обыкновенным командным тоном:

— Давай! Берите знаки!

Тогда вдруг все началось.

— Мы не звери, которых клеймят, перед тем как ведут на бойню, — кто-то глухо, но четко сказал в толпе.

Янина перевела эти слова жандарму, который сразу же спросил, что было сказано.

— Все, кто с востока, должны носить знаки «ОСТ», — ответил жандарм. — Уже везде, по всей Германии их носят. Вы тоже должны их носить. Без этих знаков вы не смеете идти даже на работу!

— Нам не надо ярлыков. Мы не звери! — опять раздалось несколько голосов из толпы.

— В таком случае, вы все останетесь взаперти до тех пор, пока не возьмете их, — ответил жандарм.

Янина все это переводила.

— Мы не возьмем! Держите нас взаперти сколько угодно! — опять раздались голоса. — Вам мало того, что мы и так тяжело работаем! Вам еще больше нас надо унижать!

Не добившись никаких результатов, Эльфридэ и жандарм удалились. Но на следующее утро они возвратились с теми же требованиями. И опять началась та же процедура переговоров.

Мы настаивали на своем. Наконец нам стали угрожать оставить нас без пищи.

— Ну и ладно. Не будем есть! — говорили мы.

И весь этот день мы просидели без пищи. Нас продержали взаперти, даже не повели на работу. И так продолжалось три дня. На третий день вечером Аня вошла с кухни со знаком «ОСТ» на груди. Сначала на нее все молча смотрели. Тогда Татьяна начала ее громко ругать последними словами. Другие девушки присоединились к ней, ругательства так и сыпались на Аню со всех сторон. Вдруг кто-то бросил в нее ботинок, затем полетели ложки, вилки, ножи; наконец Аня, втянув голову, убежала на кухню. Когда позже она возвратилась, некоторые девушки подскочили к ней:

— Проститутка!

— Б….!

— Немецкая тряпка!

На четвертый день мы уже сильно почувствовали голод. Последние крошки, у кого они были, поделили между друзьями. Большинство девушек сидело молча на своих нарах. И вот появляется опять Эльфридэ, на этот раз с тремя жандармами. Всем нам приказали выйти на середину зала. Один из жандармов начал что-то говорить Янине. Я вижу, как вдруг ее лицо стало совершенно бледным, и, обращаясь к нам, она говорит слабым голосом:

— Мне только что сообщили, что меня отправят в концлагерь, если мы не возьмем знаки.

— Это шантаж! — выкрикнул кто-то из толпы.

Но большинство из нас стояли молча и только смотрели на жандармов.

Янина тоже молчала и с поникшей головой стояла впереди всех.

— Викторка! — обращается вдруг Эльфридэ ко мне. — Иди, бери знаки!

Я не двигаюсь с места.

— Выходите! — крикнул один из жандармов, вынимая плетку и приближаясь к нам. — Я вас заставлю их взять!

Где-то в толпе кто-то громко заплакал.

— Паразиты! — вдруг выкрикнула Татьяна.

Тем временем жандармы угрожающе надвигались на нас. Некоторые девушки стали убегать к своим нарам. Большинство же стояло тесно сплотившись друг с другом. Янина и я стояли впереди всех, так как нас обеих считали переводчицами. За полгода я уже довольно хорошо начала понимать простые немецкие фразы и могла переводить их. Мы все теперь ожидали самого худшего. Один из жандармов уже поднял свою плетку и замахнулся на нас, но в это мгновение кто-то с улицы начал громко стучать в дверь. Жандармы все переглянулись. Эльфридэ подошла к двери и открыла ее. Там, в синем рабочем комбинезоне, весь промокший от дождя, стоял владелец нашей фабрики. Он перешагнул через порог, вода стекала с его лица, волос, с одежды на пол. Эльфридэ и жандармы в недоумении смотрели на него. Лицо фабриканта нахмурилось. Недовольным голосом он что-то почти кричал жандармам. Тогда, обращаясь ко мне, он сказал по-французски: