Леон Дегрелль - Штурмовая бригада СС. Тройной разгром

В любом случае, Гиммлер без колебаний подписал приказ, который я набросал ночью, согласно которому валлоны и фламандцы отходили в Бад-Зедеберг, маленький городок в Шлезвиг-Гольштейне севернее Любека. Он сказал, что хотел бы переговорить со мной. Я должен был найти место для расквартирования и ждать его возвращения.

Я немедленно отправил своего начальника штаба на одном из двух «Фольксвагенов» с официальным приказом. Он должен был перехватить обе дивизии на дороге к Шверину. Одновременно я послал своего адъютанта в Бад-Зедеберг на втором автомобиле, чтобы он подготовил помещения для наших измученных солдат. Вдобавок этот офицер должен был передать постам фельджандармов и коменданту Любека приказ Гиммлера.

Я снова остался один. В качестве квартиры я выбрал домик кузнеца на дороге к Висмару. Я взял кресло и вышел на крыльцо, как привык делать еще в юности, когда жил вместе с родителями в родном городе.

Сотни грузовиков проходили мимо меня. Над дорогой носились вражеские штурмовики. Орудийный огонь гремел на востоке, севере и западе, там мигала бесконечная цепь красных огней.

Я задремал. Мой взор летел в пространстве, словно мир, в котором я жил, замер и растворился в меланхолических клубах дыма.

Балтийское море было в получасе езды позади вспаханного поля, где уже поднимались всходы молодой пшеницы. В сумерках я выбрался из кресла и уселся на большой коричневый камень. Вечерняя заря окрасила все вокруг розовым. Услышать что-либо из-за шума дорожного движения было нельзя. Время от времени в небе мелькал немецкий самолет, прижимаясь к воде, чтобы избежать обнаружения.

Может, и моя мечта точно так же умирает, как это бледное небо, поглощаемое ночным мраком?

В 02.00 за дверью раздался ужасный треск. Я вскочил и обернулся.

Скромная комната была освещена пляшущим светом канделябра.

Молодой немецкий полковник, присланный Гиммлером, вытянулся в струнку передо мной с грустным лицом.

Я все понял еще до того, как он заговорил.

И все-таки я весь был внимание.

«Фюрер мертв», — прошептал он.

Никто больше не произнес ни слова. Кузнец тоже молчал.

Затем две слезы, слезы от чистого сердца, проползли по его морщинистым щекам.

Маленте

Немецкий полковник, который сообщил мне о смерти Гитлера, добавил, что Гиммлер покинет нас и обоснуется севернее Любека в Маленте. Название- то какое-то липкое, малярийное. Гиммлер просил меня прибыть туда 2 мая к 15.00.

Остаток ночи я провел, размышляя о Гитлере.

Я не знал точного текста заявления Деница, которое было почти целиком фальшивкой. Поэтому сомнения относительно смерти фюрера не оставляют меня и поныне.

Я снова видел его простое, чувствительное сердце энергичного гения. Его народ любил его и следовал за ним до конца. В течение всей войны ни один удар не мог поколебать верности германского народа человеку, чья честность, бескорыстие, высокий дух, чувство величия германского народа знали абсолютно все.

Это был факт, почти уникальный в мировой истории. Истекающий кровью, сокрушенный, испытывающий ужасающие страдания народ ни единым словом не выразил неудовольствия своим лидером, который повел его этим роковым путем.

Я был уверен, что в каждом доме и в каждой повозке на дороге люди плакали или молились в этот момент. Но я уверен, что никто не произнес и слова упрека. Никто не жалел себя. Наоборот, все они жалели Гитлера.

Он исчез вместе с гибнущими богами, среди грохота, возвещающего о конце мира, который напоминал величественные оперы Вагнера. И по завершении этого он должен был воскреснуть в воображении людей с совершенно фантастическим реализмом, продолжая эпос, который никогда не завершится.

Но что случится завтра? На что будет похож первый день после столь ужасной потери?

Фюрер погиб, Берлин потерян.

На юге рейх стоял на коленях.

Север постепенно захлестывала приливная волна.

Армии больше не сражались, но не потому, что им не хватало отваги или дисциплины, а потому, что больше не существовало ни одного фронта, не было танков, не было боеприпасов, не было связи. Дороги превратились в километры страданий, голода и крови. Смерть Гитлера означала конец борьбы в Германии.

В 05.00 мой маленький «Фольксваген» остановился перед вывеской кузницы. В Бад-Зедеберге мой второй адъютант услышал по радио известие о смерти Гитлера. Он сразу понял, что все разваливается на куски. Поэтому он повернул назад и во второй раз был вынужден продираться сквозь встречный поток беженцев, чтобы успеть спасти меня. В результате за 8 часов мучений он сумел кое-как преодолеть 40 километров.

Я немедленно поехал с ним.

На дороге столкнулись тысячи грузовиков.

Чем ближе мы подъезжали к Любеку, тем сложнее было ехать. Танки союзников подталкивали нас в спину.

В 10 километрах от Любека дорога проходила через лес, перед тем как войти в город. Все перемешалось. Колонны огромных сине-белых грузовиков шведского Красного Креста пытались пробиться на восток, чтобы помочь освободившимся политическим заключенным, которые бежали из Варена и Шверина. Они тоже пытались сбежать от советских войск.

Так как все пытались прорваться, двигаться не мог уже никто вообще. Я решил действовать нестандартно и поднял свой «Фольксваген» на трамвайные пути, которые проходили рядом. Таким образом мы проделали последние километры по рельсам, словно цирковые канатоходцы.

В Любеке сияло солнце. Гордый ганзейский город мало пострадал от бомбежек. Его старинные дома из обветренного кирпича и готические церкви из славного прошлого, когда корабли Ганзейского союза бороздили волны Балтики и Северного моря, отчетливо вырисовывались на фоне сияющего неба.

На каждом перекрестке мои фельджандармы ожидали валлонов и фламандцев, чтобы направить их в Бад-Зедеберг. Я нашел первую группу своих солдат в казармах Любека. Как только большая часть солдат присоединится к нам, мы образуем в Бад-Зедеберге грозный кулак для тех задач, которые могут появиться.

Но лично я уже принял твердое решение. Либо судьба добровольцев, сражавшихся против большевиков, будет точно определена при подписании перемирия, либо мы, как иностранцы, не будем считать себя связанными теми документами, которые подпишут немцы. Мы будем сражаться как дьяволы до тех пор, пока нам не гарантируют почетную капитуляцию и человеческое обращение. Так как я был основателем легиона, чтобы добиться этого, я решил отдаться в руки бельгийской политической полиции, но при том условии, что моя кровь, принесенная в жертву ненависти, выкупит спасение для моих товарищей по Восточному фронту. Иначе мы будем продолжать сражаться даже после подписания перемирия.