Добролюбов: разночинец между духом и плотью - Алексей Владимирович Вдовин
Дальнейшее развитие конфликта Тургенева с Добролюбовым известно по мемуарам Панаевой, обросло легендами и, по словам исследователя А. Б. Муратова, больше напоминает остросюжетный роман, нежели реальное течение событий{315}. На самом же деле всё происходило достаточно прозаично. Цензор Владимир Николаевич Бекетов, прочитав в феврале 1860 года добролюбовский разбор романа «Накануне», категорично заявил и критику, и Тургеневу, что со времен Белинского в печати не появлялось столь острых статей, а потому дозволить ее публикацию он не считает возможным. Тургенев тотчас послал записку Некрасову с просьбой не печатать статью, и тот «просьбу уважил», вымарав большие фрагменты и попросив Добролюбова внести правку. Иными словами, Некрасов не выбирал мучительно, кого ему предпочесть — Добролюбова или Тургенева, но пытался найти компромиссное решение. Добролюбов же от компромисса отказался, отозвал статью и продолжил работать над ней до начала марта, когда представил на рассмотрение уже другого цензора. В итоге статья вышла в новой, смягченной редакции, хотя основная ее идея осталась прежней. Мог ли Тургенев обидеться на компромиссную версию статьи? Разыскания Муратова показали, что нет. Дело в том, что и в апреле, и в мае 1860 года, то есть после публикации статьи Добролюбова, Тургенев продолжал как ни в чем не бывало общаться с Некрасовым и Чернышевским на заседаниях Литературного фонда и даже добивался публикации в «Современнике» рецензии своего протеже Константина Леонтьева на роман «Накануне». Отвергнутая редакцией статья вышла в «Отечественных записках» и, как показал Муратов, содержала даже более резкую критику эстетической стороны романа, нежели добролюбовская. Тургенев же спокойно относился к ней и в целом вряд ли мог обижаться на доброжелательную и даже хвалебную статью Добролюбова.
Что же тогда привело к разрыву писателя с журналом? Случился он несколько месяцев спустя, в сентябре, когда Тургенев прочел в «Современнике» рецензию Чернышевского на книгу американского писателя Натаниеля Готорна «Собрание чудес. Повести, заимствованные из мифологии». Именно эта рецензия была воспринята Тургеневым как личное оскорбление, потому что в ней утверждалось, что, создавая образ Рудина, автор следовал советам великосветских знакомых, и оттого образ получился не правдивым, а карикатурным. Вот тогда писатель и направил Панаеву и Некрасову резкую просьбу убрать его имя из числа сотрудников журнала. Хотя Тургенев ошибочно считал автором рецензии Добролюбова, обиделся он всё же не на него, а на Некрасова. Тот принадлежал к поколению «отцов», был прекрасно осведомлен, как создавался роман «Рудин», и, с точки зрения Тургенева, допустил на страницы журнала сознательную клевету. Некрасов, однако, продолжал печатать имя Тургенева в списке сотрудников «Современника», стараясь удержать его в журнале. Тургенев всё больше раздражался и нашел конфидента в лице Герцена, уже пострадавшего от публицистов «Современника» и только что давшего им отпор в упомянутой статье «Лишние люди и желчевики».
Таким образом, два разделенных несколькими месяцами инцидента в воспоминаниях современников слились в один — «разрыв» Тургенева с журналом, в то время как процесс шел медленно и завершился лишь осенью 1860 года. Механизм рождения версии был примерно тот же, что и в случае стихотворения «На тост в память Белинского».
Пятнадцатого января 1861 года Тургенев получил от Некрасова большое «объяснительное» письмо. Редактор «Современника» возлагал большую часть вины за произошедший конфликт на «советчиков» и «приятелей» Тургенева, доставлявших ему ложные версии событий:
«Но ты мог рассердиться за приятелей и, может быть, иногда за принцип, и это чувство, скажу откровенно, могло быть несколько поддержано и усилено иными из друзей, — что ж, ты, может быть, и прав. Но я тут не виноват; поставь себя на мое место, ты увидишь, что с такими людьми, как Чернышевский и Добролюбов (людьми честными и самостоятельными, что бы ты ни думал и как бы сами они иногда ни промахивались), — сам бы ты так же действовал, т. е. давал бы им свободу высказываться на их собственный страх. Итак, мне думается, что и не за это ты отвернулся от меня»{316}.
Конечно, Чернышевский и Добролюбов провоцировали Тургенева, а в его лице более широкий круг либеральных авторов журнала, на разрыв. Некрасов мог лишь разводить руками, но как опытный редактор и тактик понимал, что Добролюбов делает всё, чтобы, во-первых, вернуть в журнал ушедшего в «Отечественные записки» Гончарова, а во-вторых, удержать в нем Островского, пересмотрев интерпретацию его ранних, якобы «славянофильских» пьес. Оба писателя, в отличие от Тургенева, не имели репутации разборчивых и придирчивых авторов и охотно сотрудничали в разных журналах, поскольку жили литературными заработками. Высочайшая оценка Добролюбовым «Обломова» сделала свое дело: Гончаров, в письмах 1859 года критикам Ивану Льховскому и Павлу Анненкову выражавший восхищение статьей «Что такое обломовщина?», в 1860-м отдал в «Современник» отрывок из следующего романа «Обрыв». Островский и подавно остался постоянным сотрудником Некрасова, не часто, но регулярно публикуясь у него.
Если рассуждать категориями «литературной политики», можно сказать, что, потеряв Тургенева, Некрасов приобрел по крайней мере Островского и целую группу писателей-разночинцев (Николая Герасимовича Помяловского, Николая Васильевича Успенского, Федора Михайловича Решетникова и др.).
Подлинные причины разрыва с Тургеневым, конечно, не были доступны широкой публике, и история быстро обрастала домыслами. Тургенев в серии открытых писем 1860-х годов пытался изложить свою версию событий, но лишь подлил масла в огонь. Теперь мемуаристы выводили в центр противостояния именно отношения Тургенева и Добролюбова; немудрено, что они нашли главную его причину в пресловутой статье «Когда же придет настоящий день?». Машина домыслов работала дальше по инерции: некоторые литераторы «левого» лагеря заговорили, что Тургенев якобы вывел Добролюбова в фигуре Базарова, чтобы не только расквитаться, но и вынести приговор всему поколению «новых людей», прозванных «нигилистами». Конечно, Базаров — никак не карикатурный портрет Добролюбова, но, как показывают наброски к роману,
