Довлатов — добрый мой приятель - Штерн Людмила

Через минуту я уже знала номер вагона.

— Дайте мне, пожалуйста, место в пятом вагоне, — попросила я кассира, — там едут мои друзья.

Так, стоя в коридоре у окна, я познакомилась с Маяковским. Он ехал в соседнем купе, а в моем находился молодой военный, почти все время куривший в тамбуре, и пожилая дама, проводившая время в другом вагоне у подруги. Таким образом, я оказалась в купе единственной хозяйкой. У меня были две булочки, плавленый сырок и печенье из овсяной муки, которое моя приятельница спекла мне в дорогу.

Немного робея, я пригласила Владимира Владимировича выпить со мной чаю, на что он благосклонно согласился. Беседа велась односторонняя. Великий поэт был молчалив и рассеян, я же от смущения тараторила без остановки, пытаясь блеснуть остроумием и эрудицией. Наконец, вернулась пожилая дама, и Маяковский поднялся. И тут я неожиданно выпалила, холодея от собственной отваги:

— Приходите ко мне завтра вечером в гости!

Владимир Владимирович как-то странно посмотрел на меня и усмехнулся:

— И приду! — почти угрожающе пробасил он. — В девять часов. Давайте адрес!

Утром, выходя из вагона, я столкнулась с Маяковским. Он милостиво кивнул мне.

И тут меня охватило муторное чувство, которое определяется выражением «как лягушку проглотила». Он, конечно, не придет. И слава богу! А вдруг?..

Дома я, ненавидя себя, шагала из угла в угол, но, на всякий случай, убрала комнату, потом вспомнила об угощении. К счастью, в буфете обнаружился изюм, случайно уцелевший с прошлых времен, и я решила сварить кашу из перловой крупы — единственной, имевшейся в доме.

В девять часов раздался звонок — на пороге стоял Маяковский.

— Не ждали? Сознайтесь.

Он прошелся по комнате, увидел лежавшую на столике свою книжку «Облако в штанах».

— Положила напоказ? — скорчил он презрительную гримасу. — Конечно, для автографа?

— Не положила, а случайно валяется, — вспыхнула я. — За такими автографами я не гоняюсь. Если авторский подарок — тогда другое дело, а на купленной книге… мне не надо.

— Ишь ты!… — сказал он, усаживаясь на диван. — Ну, что делать будем?

— Хотите перловую кашу с изюмом? — с гордостью предложила я.

Он поморщился.

— Вы в карты играете?

— Конечно! — я обрадовалась возможности его чем-то развлечь. — В покер?

— Э, нет, — протянул Владимир Владимирович, — в покер вдвоем не играют! Давайте в «железку» — проще и быстрее.

Я смутилась, потому что никогда не играла в «железку» и не знала ее коварную простоту.

Маяковский истолковал мое смущение по-своему:

— У вас, вероятно, денег нет?… Ну тогда конечно…

— Деньги есть… Две тысячи… За ними я в Москву и ездила.

— Ну что ж, рискнете? — он вытащил из кармана колоду карт.

Внезапно у меня возникло ощущение, что я еще в вагоне упоминала о цели моей поездки в Москву… о деньгах… А что, если его визит…

Мы сели играть. Владимир Владимирович выигрывал методично, небрежно и деловито. Это уже перестало походить на игру. Я крепилась.

Когда упорхнула первая тысяча, Маяковский насмешливо взглянул на меня.

— Может быть, хватит?

— Нет! — почти с отчаянием вырвалось у меня. — Я ведь… Я ведь еще могу отыграться!

— Как хотите, — пожал плечами Маяковский.

Через полчаса все было кончено. Маяковский поднялся. Я, сдерживая слезы, достала из ящика пачку денег и протянула Маяковскому.

— Да, — сказал он, пряча деньги в карман, — не повезло вам. Но что поделаешь: игра есть игра.

Растерянная стояла я в дверях, провожая своего гостя. Он спустился на несколько ступенек, потом вернулся и протянул мне десять рублей.

— Вот вам… завтра… на обед.

Глава девятнадцатая

Дорога в Голливуд

Как-то Довлатов позвонил мне в Бостон и сказал, что получил предложение написать сценарий для полнометражного художественного фильма о жизни русских эмигрантов. В его пересказе это предложение выглядело как-то невнятно. Никакого договора, никаких сроков. Но Сергей звучал очень вдохновенно, и я почувствовала, что он загорелся и полон энтузиазма. Довлатов сказал, что хотел бы написать сценарий в соавторстве со мной, и тут же, по телефону, потребовал исходных идей. Я обещала прислать «рыбу» заявки, как только что-нибудь придумаю. И прислала. К сожалению, этот первый вариант не сохранился.

Из Бостона в Нью-Йорк

Сереженька!

Нотки пессимизма и неверие в светлое будущее так понятны и естественны. Они всегда сменяют эйфорию первых месяцев. Я помню, как мне было смешно и грустно читать твои наставления из Ленинграда, что «лучше всего искать себя или работать в области русской культуры». Кому она тут нужна и что мы можем к ней добавить? Дюжину иронических историй, памфлетов, очерков или книгу о нашей неудачной жизни? Или сплетни об оставшихся там друзьях и недругах?

Сережа, единственное, что может принести деньги, славу и независимость, — это кино или телевидение. Сценарий о «Доме» звучит очень мило, но я, к сожалению, не знаю бруклинской атмосферы, не слышу историй и анекдотов, из которых складываются «мафиообразные» сюжеты. Впрочем, и это не безнадежно.

Что же касается моего обруганного тобой варианта заявки, то ты не представляешь, какие в ней таятся возможности. Я уже постепенно добавляю и придаю смысл вещам, которые кажутся тебе бессмысленными и пародийными. Впрочем, «Дом» тоже надо обдумывать. Я скоро буду в Н.-Й. Если тебе удастся не напиться, мы сможем обстоятельно и подробно обо всем поговорить. Только не впадай в уныние! Читал ли ты рассказ Львова «Отель Амбассадор»? По-моему, Перельмаша от сексуальной недостаточности повредился, раз печатает этот маразм. Роман Лимонова «Это я, Эдичка» по сравнению с этим — просто «Бедная Лиза». Хотя бы есть в нем сила и страстность его низковатых чувств.

В общем, как писал Булгаков, я приеду, и все станет на свои места. Не грусти, обнимаю тебя, поцелуй маму.

Люда

Прошло месяца полтора, Довлатов меня не теребил, и я решила, что идея завяла на корню. Но осенью я получила от него письмо.

13 октября 1981 года

Людочка, здравствуй!

Обращаюсь к тебе по литературному делу. У меня есть реальная возможность завязать отношения с Голливудом. Они хотят русский эмигр. фильм (как известно, эмигр. тема в Голливуде очень ходовая. «Крестный отец», «Хлеб и шоколад»…). У меня есть исходная ситуация. По-моему, ничего…

Некий Черняк, в эмиграции лет шесть. Возраст — 50-60. Такой брутальный еврей из Кишинева. Еврейский Зорба. Немного Бендер, немного Крик. Подонок и герой. Многое перепробовал в эмиграции. Имеет трак[20], занимается перевозками. Знакомится с неким, допустим, Аликом. Тот врач, приехал недавно. Для получения медицинской лицензии требуется несколько лет. А у Алика сын — вундеркинд. Новый Буся Гольдштейн[21]. Его надо учить, денег нет. И вот Черняк решает: «Жизнь прожита глупо. Жен бросил. Родину бросил. Детей не завел. Надо раздобыть деньги вундеркинду. Любой ценой».

Алик же знакомится с американкой. Приехала из Теннесси учиться живописи. Живет у богатой тетки. Склеить местную — один из ходовых путей ассимиляции. Чаще в мечтах нежели реально. У Алика смесь корысти и эротического влечения. Девушка еще менее устроена. Черняк решает жениться на богатой тетке (это я уже приблизительно фантазирую. Образы Бендера и Крика можно эксплуатировать нещадно. Американцы их не знают). Тот же Черняк создает пародийную еврейскую мафию. Короче, не знаю, что дальше… Нужна афера, грандиозная и смехотворная. Основанная на трогательном полузнании Америки. Нужен какой-то анекдот… финал, условно и пошло говоря — мальчик, играющий на скрипке. Его концерт… А спаситель Черняк в траффике[22]… Все это условно.

Люда, придумай срочно что-нибудь. Напишем вдвоем заявку. Режиссер, очень заинтересованный, есть. Американский гражданин. С американским киноопытом и связями. Зовут Яша Бронштейн[23]. Наведи справки. О нем много писали года два назад. Все это, мне кажется, реально. Жду.

Из Бостона в Нью-Йорк

Серёженька!

Прости, не сразу отвечаю. Когда я получила твое письмо, меня охватил такой энтузиазм, что я ринулась звонить, но никто не отвечал. Потом уехала на три дня и только сегодня вернулась. У нас такая золотая осень, что… Но, прости, ты ненавидишь природу.

Итак, идея писать сценарий для Голливуда, да еще в соавторстве с тобой — идея соблазнительная настолько, что приближается к мечте. И, более того, это осуществимая мечта, мне кажется, у нас бы получилось — мы обладаем схожей системой мышления, юмором и подходом. Но!!! Надо хотя бы приблизительно понять мотивы. На одной странице письма ты допустил две кардинальные (или радикальные, черт их знает) ошибки, основанные на даже приблизительном незнании Америки. А ведь ты что-то на этом строил.

1. Для того, чтобы учить вундеркинда музыке (назовем его условно Буся Гольдштейн), в Америке деньги не нужны. И чем ты беднее, тем лучше: получишь полную стипендию. На ученье, на еду, на жилье, на книги. Еще какой-нибудь маразматический миллиардер подарит Страдивариуса. Плохо

middle class

2. Врач не должен тратить «долгие годы», чтобы получить лицензию. Он должен сдать экзамены. Некоторые умудряются сделать это через пять-шесть месяцев, другие, побездарнее, через один-два года. [Тут я была неправа. У многих врачей действительно ушли «долгие годы» на сдачу экзаменов и прохождение резидентуры. —

Л. Ш.

Мне кажется, смешнее, если просто человек 35-40 лет, мечтавший о красивой жизни там, в СССР, и представляющий ее себе своим кривобоким, искаженным сознанием, приезжает с твердым намерением ни минуты НЕ работать. Он видит, что это возможно, но красоты от вэлфера[24] нет, и он (как Остап, пожалуйста) изыскивает доступные ему способы разбогатеть. Тут и роскошные бабы с Ист-Сайда[25], и Лас-Вегас, и мажордом в богатом доме (как Лимонов), соблазняющий хозяйку… Конечно, он терпит фиаско. (Мой шеф в университете говорил «теряет фиаску».) Кончить это можно курсами программистов, или женитьбой на своей же черновицкой еврейке. (У меня прекрасные есть эпизоды — напомни, расскажу подробнее.)

Он может временно открыть секс-шоп или подъезжать на лодке к советским судам, покупать у советских моряков рыбу и продавать эмигрантам в Бруклине. Примеры имеются.

Если это серьезно, давай напишем вместе вариант заявки. Я приеду, обсудим. Беднягу Остапа можно эксплуатировать нещадно с последующей ссылкой на первоисточники.

Обнимаю, отвечай.

Люда

31 октября 1981 года

Милая Люда!

Твои замечания справедливы. Давай изменим акценты. Вернее — уточним.

Сценарий называется «Дом». Первое — это синоним родины. Второе — реальный эмигрантский дом в Куинсе или Бруклине. Там происходит какая-то жизнь. Психологическая основа всех событий такова. Люди не знают Америки. Набиты информацией «от противного». Жаждут немедленной реализации «возможностей». Такие всплывшие советские камбалы. Есть Зорба, он же Бендер или Крик. Пытающийся жениться на вдове-миллионерше. Привыкший, что быть женихом — высокая должность и милость. Организующий смехотворную русскую мафию. Есть врач (да какой он врач — жалкий зубной техник). Провоцирующий американского дога на укус себя. И получить, как он слышал, большие деньги за это. Пытающийся вызвать автокатастрофу. Умеренно пострадать и тоже нажиться.

Представь такую сцену. Врач и собака. Собака безнадежно добра. А он готов ее сам укусить. На бумаге это глупо. Как всякая пантомима. Но в кино может быть смешно необычайно.

Мальчик не Буся Гольдштейн. Это дядя Моня так полагает. Мальчик играет в бейсбол. А скрипка ценою в 28 рублей хранится в банковском сейфе.

Короче — показать русскую жизнь в Нью-Йорке. Видя ее смешной и трогательной. С голодовкой возле ООН. И с этой собакой. С приехавшей умирающей старухой. Не безнадежной, и, поэтому, поправившейся. Не хватает ключевого анекдота. Надо бы поговорить три-четыре часа. Потом сесть и написать заявку. В один день.

У меня все хорошо. Все постепенно куда-то движется. <…>