Софья Толстая - Мой муж Лев Толстой

1902

Вчера тихо встретили новый год в семье. Лев Николаевич раньше лег спать, чувствовал себя дурно после ванны. Утром Классен с чудесными фиалками.

Переписываю понемногу «О религии» Льва Николаевича. Умно, но чего-то мало, хочется больше горячности, силы убеждения.

Ходили с Таней и Ольгой в юсуповский парк и к морю. Летний теплый день. У моря Горький с женой. Приезжал доктор Альтшулер. Приходила наша вся прислуга ряженые, топтались и плясали, и скучно; скучно мне это, совсем я из всего этого выросла.

Играли в винт Лев Николаевич, Гольденвейзер, Сережа и немец-управляющий Классен. Написала вечером пять писем, довязала шарф и подарила Илье Васильевичу и повару. Получила милое письмо от Сони и Глебовой, порадовалась, что там, далеко, есть счастливые две семьи моих детей: Ильи и Миши. Какой-то будет новорожденный второй Ваничка Толстой! Такого, какой был первый, – уже не может быть! А как бы он радовался, что у его любимого брата Миши есть тоже Ваничка.

Гудит страшный ветер, здесь это несносно, и я боюсь за здоровье Льва Николаевича.

Днем было тепло, и мы гуляли с Таней и Ольгой, а домой приехали.

Третью ночь сплю на кожаном диване в гостиной, или, вернее, не сплю, а всю ночь прислушиваюсь к Льву Николаевичу, рядом, и боюсь за его сердце. Он третий день болен; болит печень, задержки в кишках, отрыжка, газы и главное – перебои в сердце. Вчера и сегодня он вставал, выходил к обеду, но сильно ослабевал после обеда, и сегодня мы испугались и вызвали из Дюльбера великокняжеского доктора Тихонова, который сейчас был. Непосредственной опасности не нашел, но грозит, как и все доктора, плохим исходом, если Л.Н. будет вести ту неосторожную жизнь утомления, переедания и пр., которую он ведет. Ставила я Л.Н. два раза клистир, забинтовала компресс, дала строфант и соду раньше. Температура нормальная, но пульс смутительный.

Выпал снег с ночи на четверть аршина и лежит до сих пор. Вчера при северном ветре было 3 градуса мороза, сегодня тепло и тихо. Я знала, что погода дурно повлияет на Льва Николаевича, это теперь всегда так.

К Альтшуллеру в телефон не дозвонились. Хожу за Львом Николаевичем совсем одна, хотя все предлагают помощь. Но пока я не валюсь сама, я люблю ходить за ним самостоятельно, хотя трудно ужасно, иногда невыносимо с его упрямством, самодурством и полным отсутствием знания медицины и гигиены. Например, доктора велят есть икру, рыбу, бульон, а он вегетарианец и этим губит себя, развивая газы в кишках и желудке.

Читала удивительно хорошую книжечку, перевод, «Об обязанности человека» Иосифа Мадзини. Какие мысли, какой язык, полный силы, простоты, краткости и убедительности. Переписывала еще «О религии», кроила себе лиф. Никуда не хожу, боюсь оставлять Л.Н. даже на полчаса.

Вчера вечером и всю ночь Льву Николаевичу было очень плохо: перебои в сердце, стеснение в груди, бессонница, тоска. Несколько раз я вставала к нему, пил он среди ночи молоко с ложечкой коньяку, принимал (сам спросил) строфант. К утру немного заснул. Был вчера вечером доктор Тихонов и сегодня днем опять. Нашел уплотнение печени, слабость сердца и атонию кишок. Все эти недуги давно появились, но теперь они как-то несомненнее и зловеще идут своим течением, все тяжелее и чаще проявляя свои угрожающие симптомы.

Сам Л.Н. очень угнетен, нас всех от себя удаляет и зовет кого-нибудь, только если что нужно. Сидит в кресле, читает или лежит. Днем опять спал мало.

Лежит снег, на ноле температура. Весь день дул страшный ветер. И все тоскливо, безнадежно как-то! Голова тяжела. Получили от Сухотина телеграмму, что они все приезжают в Крым на зиму. Рада, что Таня еще поживет с нами, рада, что Саше будет подруга, и Дорик миленький, да и Алю я теперь полюбила. Только бы Л.Н. поправился! О поездке в Москву уже не думаю пока, и во всяком случае будет страшно уехать. А очень, очень нужно!

Сижу дома, шью, порчу глаза; отупела, как, бывало, в молодости, в Ясной Поляне, когда годами живешь ровной, без подъемов, жизнью. Но тогда были дети…

Несколько тяжелых дней болезни Льва Николаевича. Пульс все слабый, частый. Вчера были оба доктора: Тихонов и Альтшулер. Прописали два раза в неделю экстракт крушины (растение) в таблетках и шесть дней по пять капель три раза в день – строфант. Но Лев Николаевич ничего не хочет делать, вдруг взбунтовался. А я так устала от вечной сорокалетней борьбы, от хитрых уловок и приемов, чтобы хоть какими-нибудь путями заставить принимать то или другое лекарство и вообще помочь себе. Вообще всякая борьба мне стала не под силу. Иногда так хочется от всех на свете удалиться, уйти в себя хоть на время.

Болезнь Л.Н. мне стала очень ясна за это время: больны кишки, полная атония, плохи печень и желудок. И вот или при утомлении, или от холода, или от неосторожности в еде, а главное, от запоров, пища застаивается в кишках, начинается брожение, все наполняется газами, желчь не довольно проходит в желудок, газы и наполненные кишки и увеличенная печень давят на сердце и отравляют его – и оно начинает плохо работать. Надолго ли хватит сил Л.Н. переживать эти периодические нездоровья – кто знает.

Было вчера ночью, с 6-го на 7-е, 8 градусов мороза, ветер страшный. Сегодня 4 градуса тепла, но мрачно, серо и скучно.

Вчера все наши ездили на концерт Гольденвейзера. Остались Ольга и я. Сидела весь вечер одна в гостиной, шила, писала, порчу все свои глаза, и, наконец, заснула на диване. Л.Н. давно уже спал, а наши вернулись около двух часов.

Сегодня все утро переписывала «О религии» Льва Николаевича. Это более социалистическое, чем религиозное произведение.

Я вчера говорила это Льву Николаевичу. Говорила, что всякое религиозное произведение должно быть поэтичнее, возвышеннее, а что его «О религии» очень логичное, но не увлекает и не возвышает душу. На это он мне сказал, что то только и надо, чтобы было логично, всякая поэзия и возвышенная неясность только путает понимание.

Опять думаю о поездке в Москву и ловлю себя на том, что мне этого хочется.

Как иногда бывает мрачно настроение. Сегодня после обеда сижу одна, шью в темной гостиной. Лев Николаевич рядом в своей комнате тяжело переваривает свою пищу, громко и непрерывно раздается его отрыжка. Таня с другой стороны быстро чикает по клавишам ремингтона. Сережа в столовой читает молча газеты, и Ольга с Сонюшкой наверху. В доме мертвая тишина, и порою страшные порывы ветра рвут все, и ветер этот гудит и шумит громко, и ходит холодом по всему дому.

Жизни никакой нет; только одно несомненно нужно и хорошо – это уход за Львом Николаевичем. Он совсем ослаб, даже прикрыть его пледом или поправить одеяло – он и то зовет. Смотришь за тем, чтоб он не переел, чтобы не шумели, когда он спит, чтоб нигде не дуло. Клала ему на живот компресс, пьет он Эмс два раза в день. Все желчь, горькие отрыжки, живот и печень ноют.