Татьяна Алексеева-Бескина - Правда фронтового разведчика

В результате на 25 человек отделения оказались принятыми только трое боевых офицеров, а на курсе в 125 человек фронтовиков было не более 15. Преуспели тыловики. Из пехоты Игорь оказался в единственном числе, и красный околыш его фуражки мелькал среди черных бархатных околышей танкистов вызывающе ярко. Пехота, разведка и тут победила.

Понял капитан Бескин Игорь главное: военно-инженерное образование в мирной жизни повесомее просто инженерного, ординарного. Теперь задача — добыть эти знания. Академия к тому же была практичнее гражданского института в голодноватое послевоенное время — и одет, и обут, и сыт. Впереди было много интересной учебы, работы. Жизнь начиналась, нормальная, мирная.

И оставим пока капитана Бескина Игоря Александровича в военных эпизодах. Капитану Бескину И.А. через много лет еще предстоит вспоминать их, рассказывать о тех днях.

Послесловие, или Эпилог 1-й части

Гладкие волны набегают рядами на песок, раскачивают бакен и дробят отражение леска на другой стороне канала. Зеленая стрекоза зависла над прибрежной травой, у берега вода чиста и прозрачна. На камне у воды сидит человек. Игорь Александрович Бескин, полковник в отставке, кандидат технических наук, доцент, инвалид войны с фашизмом, разведчик. Немолод, седоват, грузен. Уже стукнуло восемьдесят, а цыганка обещала лейтенанту в сорок четвертом долгую жизнь, не меньше тридцати пяти лет.

Почему вдруг приходит к человеку желание пройтись по дорогам прошлого? Одному — самоутвердиться, найти какие-то доказательства, что был не хуже других, был смел, другому — соотнести себя с тем, кем был раньше, увидеть прошлое новыми глазами, мудрыми, многое повидавшими. А есть и такие, что, прокантовавшись в лихие годы по тылам, сегодня лезут на трибуны с героическими воспоминаниями, приписывая себе дела других, наслушавшись их рассказов, представительствуя на ветеранских чествованиях, бог им судьям. Но такие плодятся там, где уже нет живых свидетелей или где свидетели уже не могут ездить по местам боев, на чествования по возрасту, немощам. Побывал и Игорь Александрович в местах, где воевал, а это стало возможным, только когда наконец у него появился «жигуленок» — в некоторые районы без машины добраться было весьма непросто. Важно было не только побродить по памятным местам, которые видел только разбитыми, растерзанными. Поездки помогли ветерану не только смахнуть пыль десятилетий с прошлого, но найти ответы на некоторые вопросы, висевшие без опоры много лет.

В Мадоне, где он попытался добыть в архивах для Совета ветеранов карты и журнал боевых действий в этом районе 123-й дивизии, материалы долго искали, при этом уверяли, что 123-я дивизия тут и не проходила, не то чтобы воевала.

В конце восьмидесятых нашло ветерана приглашение на встречу ветеранов армии, корпуса, в которых он воевал в Прибалтике. В Ленинграде, то бишь в Петербурге, где в дни Победы до сих пор встречаются ветераны Ленинградского, Прибалтийских фронтов, никто не откликался на его плакатик с номером дивизии, полка. Никого из дивизии, полка. И тут к нему подошел такой же, как он, пожилой человек. Удача невероятная — им оказался тот самый радист, что сидел рядом с разведчиком Игорем на НП, когда на них шли танки, и передавал команду «Вызываю огонь на себя!» Такие минуты фронтовой жизни не забываются. И надо же, узнали друг друга! Их всего двое — двое из дивизии, полка?

Упоминания о боевых делах дивизии, полка, где воевал Игорь Александрович, в Прибалтике были и в нескольких существовавших еще тогда небольших местных музеях боевой славы. Так, эпизод взятия Вилян — Вароклян при участии разведчиков Бескина подробно описан в музее Вилян, который многие годы бережно собирал, опекал ветеран М. Липин, живший теперь «за границей».

Узнав историю дивизии в Прибалтике, как тут было не поверить Игорю Александровичу, что он не просто везучий человек. С войны вернулись те, кому здорово повезло, и есть-таки у него ангел-хранитель, и не зря мать его крестила, молилась за него. И мина, покалечившая его малость, — не кара за грехи, а спасение. Есть судьба, как ни крутись!

И припомнился Игорю смешной, но далеко не безобидный эпизод из послевоенной, академической жизни, когда в сорок восьмом — сорок девятом годах «ловили» космополитов, ведьм и евреев. Прицепились тогда к нему в парткоме Академии, обвинив в том, что он скрывает свою национальность, что он — еврей. Действительно, где-то в третьем колене у отца то ли бабка, то ли дед — евреи. Ну и что из этого, все мы смешанного роду-племени. А тут понеслось: нечестность перед партией, обман и пыр и дыр, парткомиссия, персональное дело, партсобрание с перспективой вылететь из Академии.

Помогла мама: «Да ты же крещеный, поезжай тут рядом, в Красково, там в церковной книге все написано!». Игорь притащил в партком выписку из церковной книги и — отвязались! Услышал бы от другого, сказал — анекдот. А ведь было! Может быть, именно там, в сельской церковке, где его крестила мать, и встал за правым плечом его ангел-хранитель, хоть и считал себя Игорь всегда атеистом. Среди раритетов Игоря хранится его крестильная рубашечка, сохраненная мамой.

Сегодня можно себе представить, если бы в это же время парткомовцы узнали, что мама Игоря — Шишкина Мария Анатольевна была из дворянской семьи, закончила Смольный институт, что дед его был важной фигурой в Государственном Банке до революции и что в семье есть родовой дворянский герб, который через много лет после войны мы нашли в гербовой книге. Это то, о чем не писали в анкетах. В них спрашивалось только, «есть ли родственники за границей». Но родственниками — героями анкеты не интересовались. В Москве у входа в институт МАДИ на Соколе стоит бронзовый монумент с именами героев войны. Там есть имя М.М. Бескина — дяди Игоря, профессора института, математика, читавшего там лекции до войны. Среди 240 воевавших военных кинокорреспондентов воевал его двоюродный брат Анатолий Сергеевич Шишкин. Война прошлась по всем семьям. Но в сорок девятом этим не интересовались и даже боевые награды самого Игоря роли не играли.

На фронте и в послевоенные годы Игорю всегда была роднее 26-я дивизия, свой, 312-й полк. Как завязываются дружеские душевные отношения, может быть, какой психолог и объяснит, но какие ниточки создают эту деликатную ткань в жизни, вряд ли кто толком понимает. Сколько людей прошло через 26-ю за годы войны, сколько людей сменилось в 312-м полку до 9 мая 45-го, когда командир полка профессор Болтакс, как и обещал начальству, подал рапорт об увольнении! Небольшая группа однополчан, воевавших под его командованием под Старой Руссой, стала кристалликом, затравкой для создания большого ветеранского братства. К командиру полка продолжали тянуться все, кто его знал, — и офицеры, и солдаты, образовался маленький штаб, стали отыскивать однополчан, а потом присоединились к ним и ветераны из других полков дивизии. Людей объединяло нелегкое, суровое прошлое, во многом определившее их жизнь. Работа пошла-поехала. Создали Совет ветеранов дивизии, не последнюю роль в этом сыграло то, что командир дивизии Корнелий Георгиевич Черепанов — могучий сибиряк с реки Лены, потерявший руку на дальневосточном фронте в 45-м, оказался также в Москве. Он проявил немало изобретательности, организационного таланта, собирая ветеранов, создавая музей дивизии. Переводчица 312-го полка Тимофеева Людмила Петровна, теперь у нее была другая фамилия, была душой Совета, ее любили не только по фронтовым годам. Сколько сил она положила, отыскивая ветеранов, оказывая, если нужно, помощь. Фронтовики, как ни крути, — братство по крови.