Георгий Литвин - На развалинах третьего рейха, или маятник войны
Теперь стояла задача — втянуть в войну СССР.
Гитлер 22 июня 1941 года решил ее, наконец-то оправдав надежды Черчилля и других руководителей западных держав. «Этот шаг Германии почти напоминает дар провидения», — сказал военный министр США Г. Стимсон. Заявив о поддержке Советского Союза в войне с гитлеровской Германией, в Лондоне и Вашингтоне заняли выжидательную позицию, хотя положение СССР было исключительно тяжелым, если не сказать катастрофическим. Лучше всех то, о чем думали западные политики, выразил в своем знаменитом высказывании Гарри Трумэн. Его высказывание уже выше приводилось. На практике помощь была ограничена обещанием заключения ряда экономических соглашений, распространением в США в ноябре 1941 года закона о ленд-лизе на Советский Союз и весьма скромными на первых порах поставками военного снаряжения…
Выше уже говорилось, что германский фашизм ради уничтожения «коммунистической заразы» в Европе разрабатывал страшное оружие, основанное на расщеплении атомного ядра. К чему могли бы привести последствия его применения на Европейском континенте, показал несчастный взрыв реактора в Чернобыле. В США между тем тоже активно велись работы над созданием ядерного оружия. Тем самым вопрос о сроках открытия второго фронта и приближении окончания войны имел и особое общечеловеческое значение в связи с потенциальной угрозой атомных бомбардировок. А их планировал не только Гитлер. Вот свидетельство обозревателя газеты «Вашингтон пост» Уолтера Пинкуса, опубликованное в номере за 21 июля 1985 года: «В 1944 году Соединенные Штаты первоначально планировали сбросить атомные бомбы одновременно на Германию и Японию». При этом журналист ссылается на мнение руководителей Манхэттенского проекта по разработке атомной бомбы и на ранее не опубликованные документы. Согласно этой информации, Европа на заключительном этапе Второй мировой войны находилась на волосок от атомной бомбардировки.
«Подбор первоначальных целей в рамках Манхэттенского проекта был осуществлен в 1944 году, — пишет У. Пинкус, — когда война против нацистской Германии все еще продолжалась. Поэтому… применение атомного оружия… предполагало различную тактику». В документе 1944 года доктор Уильям Пенни английский ученый, прикомандированный в то время к Манхэттенскому проекту, писал, что в отношении Германии и Японии надлежало предусмотреть различную высоту для взрыва ядерной бомбы, которая именовалась «штуковиной», так как (далее «Вашингтон пост» цитирует У. Пенни) «существует значительное различие в отношении последствий взрывов для германских и японских городов». В этой же статье У. Пинкус сообщает: «Как признал отставной бригадный генерал Пол Тиббетс, командир подразделения бомбардировщиков Б-29 и пилот самолета «Энола Гей», с которого была сброшена первая атомная бомба на Хиросиму, в Адриатическом море был выбран остров, призванный служить базой для американских самолетов-атомоносцев на европейском театре военных действий. Тиббетс заявил в интервью, что ему было приказано подготовиться (далее газета цитирует слова генерала) «для нанесения бомбовых ударов… одновременно в Европе и Японии. Однако к весне 1945 года, за несколько месяцев до того, как первая (атомная. — Авт.) бомба была готова, поражение нацистской Германии стало свершившимся фактом, поэтому планы были ограничены Японией».
Значит, ожидание атомной бомбы — еще одна причина затяжки с открытием второго фронта? Может быть, «европейской Хиросимой» должен был стать Дрезден, все же разрушенный позднее почти до основания «всего-навсего» обычными бомбами, за неимением атомной?
Кульминацией англо-американских воздушных бомбардировок Германии стала так называемая «большая неделя», приуроченная ко дню рождения Джорджа Вашингтона 22 февраля 1945 года. Вот как описывает ее американский историк: «Истребители и бомбардировщики 8-й воздушной армии США две ночи подряд наносили удары по Берлину, которые объективные наблюдатели сравнивали с «концом света». Две тысячи бомбардировщиков уничтожили большинство наземных объектов и вызвали хаос среди беженцев…» Далее, согласно сценарию «большой недели», последовали сокрушительные удары по Эссену и Дортмунду, и, наконец, налет на Дрезден в ночь с 13 на 14 февраля. «Официально, — заметил Давид Эйзенхауэр, — Дрезден был избран как центр производства вооружений и транспортный узел, связывающий военные заводы в Вене, Праге, Брно и Пельзе со складами и зонами связи за германскими линиями (обороны. — Авт.) по Одеру — Нейссе… Налет имел целью деморализацию немцев путем демонстрации того, что они могли ожидать в ближайшие недели, если не капитулируют, а также, возможно, должен был произвести впечатление на русских, которым предстояло занять город и стать первыми свидетелями результатов бомбардировок с далеко расположенных баз по избранным живым целям».
В период войны гитлеровская Германия пыталась нащупать почву для сговора с западными державами. Все ее усилия завязать какие-либо контакты с советской стороной, как это имело место в 1943 году в Стокгольме, а также зондаж в Москве японцев относительно посредничества в деле прекращения войны между Германией и Советским Союзом были решительно отвергнуты советскими представителями, а США и Англия информированы об этом.
Совершенно иначе отнеслись к такого рода проискам западные державы. Правящие круги США и Англии не отвергали полностью возможности достижения сепаратного мира с Германией. Переговоры между представителями западных держав и гитлеровской Германии являлись не единичными «эпизодами», как их пытаются представить США и Англия, а выражением вполне определенного курса, обусловленного тем, что они были не прочь заключить в то время за спиной Советского Союза сепаратный мир с Германией. При этом тенденции к такой сделке усиливались на последнем этапе войны по мере роста авторитета и военной мощи СССР.
Особенно активно выступали за переговоры с гитлеровской Германией и сепаратный мир с ней англичане и лично У. Черчилль. В США были влиятельные круги, стоявшие на таких же позициях. Цель, которую они преследовали, была одна — спасти германский милитаризм от полного разгрома, чтобы в зависимости от обстановки снова использовать его в той или иной форме против Советского Союза.
Министр иностранных дел Риббентроп поддерживал контакты с представителями западных держав главным образом через официальные представительства германского МИД в Португалии, Испании, Ватикане, Швейцарии, Швеции, Турции и других странах, где держал для этого особенно доверенных людей.
Практически на всем протяжении войны германская разведка поддерживала связь с американскими и английскими спецслужбами, которая была налажена еще с довоенного времени. К примеру, руководитель армейской разведки — абвера адмирал Канарис имел свою систему связей с представителями западных держав. Но особую активность развил один из наиболее приближенных к Гиммлеру главарей СС В. Шеленберг — руководитель разведки СД. Что касается лично Гитлера, то, являясь сторонником сплочения всех «европейских сил» для борьбы с Советским Союзом, он также проявлял склонность к примирению с западными державами, как говорится — ворон ворону глаз не выклюет. Он до конца своих дней «цеплялся за надежду установить военное содружество между немцами и англосаксами против Советов», надеясь найти общий язык прежде всего с Англией. На это же Гитлера все больше толкали Муссолини и Антонеску. Эти «деятели» носились то с бредовыми предложения о заключении сепаратного мира с СССР для укрепления своих позиций и достижения лучшей сделки с западными державами, то выступали за переговоры о мире с западными державами. Вторая идея постепенно брала верх по мере понимания того, что советская сторона никогда не пойдет на сепаратный мир.
Гитлер основные надежды возлагал на автоматический раскол антигитлеровской коалиции, считая, что этому надо всячески содействовать. Притом чем сложнее и безнадежнее становилось положение Германии, тем упорнее Гитлер цеплялся за мысль о неизбежности усиления трений пежду союзниками. Он был убежден, что западные державы и СССР не смогут до конца совместно вести войну, так как их цели различны, как различны их идеологии. Надо признать, что подобные надежды Гитлера имели определенные основания. Чем ближе было окончание войны, тем чаще раздавались во влиятельных кругах США и Англии голоса, что Германия уже достаточно ослаблена, чтобы стать послушной воле западных держав, и потому следовало бы заключить с ней сепаратный мир. Трумэн полагал, что немцам нужно было сразу после поражения под Сталинградом или, в крайнем случае, после высадки англо-американских войск в Северной Франции капитулировать перед западными державами. А Черчилль уже в 1949 году, когда еще только «остывали» жерла орудий, прямо признал, что «требование безоговорочной капитуляции не соответствовало его убеждениям».
