Любовь Овсянникова - Шаги по земле

И все это было не обособленно от будней, а вплеталось в них, состояло из них — ничего нельзя оторвать от остального, ничто не существует отдельно. Жизнь продвигается вперед всей своей колобродящей наполненностью, вторгается в новый день сумбурной массой забот и чаяний.

1. Выбираю свеклу

В окна проникают пылеобразные, туманные лучи солнца, прорезают пространство комнаты и стелются по полу желтой повиликой, ложатся узорчатыми пластами ярких пятен, перемежаемых тенями от встретившихся на их пути преград. Свет греет старые, покрытые сетью мелких трещин кафельные плиты, поднимает от них легкие пары случайно упавшей влаги. Открытые везде форточки взрываются щебетом ласточек и приторно-сладкими запахами отцветающих лип, шумом огрубевших тополиных листьев, куриным кудахтаньем о снесенном яйце и игривыми лаями собак.

Июль, мне недавно исполнилось два года.

Папа стоит в кухне, у входа в недавно отгороженную от нее комнату, и держит меня на руках, мама возится где-то сзади, вокруг снуют еще какие-то люди. Царит всеобщее возбуждение, бурлит поток эмоций в радостных голосах. Захваченная общим взбудораженным настроением, я верчусь, поворачиваюсь то туда, куда смотрит папа, то в противоположную сторону и заглядываю ему за спину, боковым зрением ища мамин силуэт. Она здесь, я ведь слышу: от волнения мама — умеющая не производить звуков, тихая, бесшумная — суетилась чуть громче обычного. Папа, наоборот был непривычно притихший. Нервничая, он слегка подбрасывает меня на руке (чукикает), пошлепывает по ягодичкам и при этом подкашливает. Ничего не стряслось, просто родители самочинно перестроили внутренность родительского дома: выбросили русскую печь и за счет освободившегося места сделали нам с сестрой детскую. Теперь же волновались, гадая, как на это отреагирует мамин брат, вчера приехавший из Полтавы, чтобы попрощаться с нами перед поездкой на Камчатку, куда он «завербовался» с молодой женой. Он имеет на дом такие же права, как и мама, а они не спросили его согласия на перепланировку. А ну как он запротестует? Конечно, печь назад не вернешь, но и скандала не хотелось.

Но Алексей Яковлевич выглядел весьма респектабельным и успешным человеком, не расположенным покушаться на то немногое, чем располагала его старшая сестра. Жить в родительском доме он не собирался, ибо уезжал в новую жизнь, строя большие планы, ему было не до мелочей.

Я же с высоты папиных рук изучала необыкновенно красивого гостя, подмечая его смущение от чрезмерного к нему внимания и его благодушие, желание снять тревогу с моих родителей. Осматривая поблескивающим от веселости взглядом результаты произведенной реконструкции, он теребил свисающие вниз усы и где-то там прятал улыбку, а все выжидающе молчали. Я же обеими руками держала огрызок вареной свеклы и доедала его с ленивым аппетитом.

— Все получилось хорошо, — сказал Алексей Яковлевич на незнакомом языке, который мне тут же понравился мягкой мелодичностью, тем более что оказался понятным. — Вы правильно сделали.

— Понимаешь, — папа с облегчением вздохнул и заговорил: — нам на заводе обещают давать уголь. А это топливо совсем не для печи. Да и хлеб в село теперь привозят, люди сами уже не пекут. Зачем она нам, печь? Только тепло из дома выдувает да место занимает.

— Правильно. Настало другое время, отставать от него нельзя. Ну что, малышка, растешь потихоньку? — обратился Алексей Яковлевич ко мне и потянулся к свекле. — Ну-ка давай это сюда.

Я отдала свеклу, облизалась и сложила ручки на груди, перебирая липкими от сока пальцами и с внимательным, вопросительным интересом посматривая на родственника. Дядя достал нечто в яркой обвертке, странными движениями пальцев снял ее, извлек на свет почти черный кусочек и протянул мне.

— Ешь, это вкуснее, — сказал он и с лучащейся оживленностью стал ждать моей реакции.

Угощение оказалось твердым, каким-то расползающимся на языке и горьковатым. Его вкус мне не понравился. Я скривила мордочку, высунула язык, выталкивая изо рта то, что туда попало. Протянув к дяде растопыренную руку с угощением, я невольно выронила шоколадную конфету и паучьими движениями пальчиков затребовала вернуть кусок свеклы, который отдала ему.

— Адяй! — в моем голосе прозвенела требовательность.

Окружающие дружно захохотали.

— А что? — сказал папа. — Это нам привычнее. Да, доця?

— Дя, — согласилась я, ничем не смутившись, и принялась энергичнее доедать сельское лакомство, чтобы у меня его больше не отобрали.

У мамы, подошедшей вытереть мои руки и мордочку от шоколада, глаза светились нежностью и счастьем.

2. Безвыходное положение

Лето было на исходе. Настал поздний август и после недавней жары принес первое робкое похолодание. Люди почувствовали облегчение, особенно приятное в утреннюю пору, после ночей, уже по-осеннему свежих. А днем солнце еще припекало, будто наверстывало простои в пасмурные дни, в дождь, а может, просто не хотело уступать позиции. Однако донимало оно лишь в солнечных закутках, а на свободном пространстве повевал ветерок и приносил приятную бодрость. Воздух, настоянный на разогретой увядающей ботве, спелых овощах, яблоках, дынях, был сложной приметой осеннего преддверия. От его вдыхания возникало острое ощущение быстротечности времени и самой жизни, неотвратимости разлук, чего-то еще мудро-щемящего, уныло-обреченного, но знакомого, что, казалось, было неожиданным приветом из таких седых глубин, откуда ничто не долетает, только эта непонятная причастность к потере вечности.

Родители выкапывали картофель, а я играла рядом, развлекая себя незаметными вещами: ломала сухие стебли, вертела их в руках, сгоняла ими прозрачных мотыльков со скрипучей свекольной ботвы. Затем пошла дальше по огороду, наклонилась над подсохшим кустиком паслена, сорвала чернильную ягоду и потянула в рот.

— Выбрось! — крикнул отец, заметив это. — Паслен нельзя есть.

Я послушалась, а через минуту мое внимание привлек сверчок, усевшийся на выкопанном картофеле. Ссыпанные горкой клубни образовывали целую пирамиду! Сверчок был в яркой зеленой одежде, что его хорошо выделяло на окружающем фоне, и имел веселые глаза. Я потянулась, чтобы достать его, взобралась на горку, но под весом моего тельца влажноватые картофелины покатились вниз и в стороны. Я не удержалась на ногах, упала на спину и съехала по ним до самой земли, развернув почти всю горку, и в тот же миг забыла о виновнике своих стараний.

— Доця паля, — сказала я, извещая родителей, что отдаю отчет происходящему и тем успокаивая их.