Борис Поршнев - Мелье

Взгляните еще раз на год, когда опубликована эта фальшивка. 1847. Это тот год, когда Маркс и Энгельс написали «Коммунистический манифест». Мракобесы не только вычеркнули имя Жана Мелье — из пантеона предтеч французских донаучных тайных коммунистических обществ и сект. Они отняли у него его место в истории развития социализма. Основоположники научного коммунизма Маркс и Энгельс никогда, ни разу, нигде не назвали имени Жана Мелье. Вышедший в 1864 году в Амстердаме подлинный текст «Завещания» уже остался им неизвестен.

Иной вопрос, что проделали специалисты в связи с этой публикацией за истекшие сто лет. Пришел ученый XX век. Все, что было явным вымыслом о Мелье, отброшено. Помогло, между прочим, то, что голландец Рудольф Шарль (действительное имя: Д'Альбен Гиссенбург), отчаянный антиклерикал и рационалист-вольтерьянец, приложил к своей публикации выдержки из писем Вольтера, касающиеся Мелье. Это подстегнуло ученые штудии вольтероведов, которые ведь не оставляют, чего бы им это ни стоило, без самого досконального изучения (вроде как и пушкинисты) ни одно словечко, относящееся к их герою. На тему «Вольтер и Мелье», отсюда — и отдельно о Жане Мелье написаны диссертации, книги, статьи — впрочем, во Франции не очень-то многим больше, чем в Германии, Англии, Америке.

В нашей стране Жаном Мелье занимались больше, чем где-либо в мире. Интерес к нему перекинулся в Россию очень рано: если первым опубликованное в 1864 году «Завещание» использовал в своей книжке о Вольтере (1868) Давид Штраус, современник Маркса, то оттуда эстафету перенял русский профессор А.А.Шахов. Он поспешно выписал амстердамскую публикацию (Шарля) и в своих лекциях о Вольтере и его времени, читанных в Московском университете в начале 70-х годов XIX века, щедро и со сдерживаемым волнением рассказывал о «Завещании», о кюре Жане Мелье.

Тему о Жане Мелье профессор А.А.Шахов завещал своему ученику, будущему академику Р.Ю.Випперу, а тот своему ученику, будущему академику В.П.Волгину, первая же работа которого была именно о Мелье. Дальше эту тему унаследовал от своего учителя автор этих строк и, в свою очередь, пленил ею молодых ученых А.В.Адо и Г.С.Кучеренко. Так что написанное в этой книжке добыто в известной мере нашими общими трудами. И советские философы, начиная с академика А.М.Деборина, со своей стороны, с увлечением углубились в анализ духовного наследства еще недавно остававшегося в неведении мыслителя. В русском переводе «Завещание» Жана Мелье опубликовано уже три раза.

Что же, конец классической драмы?

Нет, нет, все еще завязка, все еще если не первый, то второй акт, но никак не пятый.

Заглянем в иностранные учебники, в книги, в статьи об эпохе Просвещения. Где тут стоять Мелье, с кем рядом, «на какую букву»? То заслоняют его патриархи Просвещения, то он их чем-то грозит затмить. Не находится ему места. Да и принадлежит ли он вообще-то веку Просвещения или чем-то противоположен ему? Академик А.М.Деборин с наивность андерсеновского мальчишки из сказки о голом короле выпалил: «Жан Мелье — отец французского материализма». Вот те на, отец! Сотворил он свой материализм действительно намного раньше других, да и смелее, но писать-то о нем положено после других, в конце. Не положено ему место в начале, в отцах. И вот снова слышатся спасительные вздохи о проклятой неизвестности: жил-то он раньше, да доказано ли, что они его знали?

Как хочется верить, что не доказано, что не знали! Что он был «открыт», ну, не раньше, чем Вольтером в 1762 году, а правильнее сказать, Рудольфом Шарлем в 1864 году.

Абсолютно ясно, что Вольтер пытался не «открыть», а «полуприкрыть» Мелье. И другие делали те же усилия, большие усилия. Тщетные, потому что шампанский кюре снова и снова выпрямлялся как ванька-встанька, выскакивал из ящика, как черт на пружинке, — не тут, так там, хоть бы и в Голландии. Но версия о его позднем открытии все-таки по-прежнему буржуазной науке очень нужна. В том числе и для того, чтобы задержать его открытие.

Не странно ли, не потрясающе ли — на родине Жана Мелье, во Франции, его «Завещание» было опубликовано один-единственный раз в сокращенном виде, второстепенным анархистским издательством. Даже ко дню трехсотлетия его рождения не предпринято серьезного научного издания этого, как гром, оглушительного акта французской культуры. Зато опубликовано некоторое количество наукообразной мерзости, в которой на самой поверхности плавает брошюра воинствующего католика Ж.Маршаля (1957).

Кстати сказать, эта брошюра, как и некоторые статьи, появилась в ответ на один из докладов, представленных в 1955 году советской делегацией на Х Международный конгресс исторических наук в Риме (Б.Поршнев, Жан Мелье и народные истоки его мировоззрения). На страницах французской газеты «Монд» тотчас некий А.Муссе поспешил выразить удивление по поводу «открытия заново русскими Жана Мелье»; по его словам, грубые аргументы Мелье «еще могли бы послужить для антирелигиозной пропаганды среди советских масс, но приходится сожалеть, что тамошние образованные умы думали обнаружить здесь творение, имеющее литературную Ценность, или образец французской ясности». Упомянутый Ж.Маршаль сокрушается по поводу того, что Мелье «снова входит в моду», что «вырисовывается тенденция сделать из него одного из отцов того социализма, который именуют утопическим… Бедный социализм!» Но, не смущаясь противоречием, Ж.Маршаль вопит, что революционные идеи Мелье — это же «полнейший анархизм», «разгар утопии», куда там, Мелье — «большевик задолго до появления этого слова», а его призывы к народам земли могли бы явиться «предисловием к „Манифесту“ Карла Маркса».

Все это переодевание — для того, чтобы увести Мелье со сцены XVIII века, вытолкать его за кулисы. Он, видите ли, просто случайно ввалился или его на смех втянули в ход изысканного спектакля. Господа его выпотрошили, посмеялись и вышвырнули. У Маршаля это звучит так: «И вот какое открывается зрелище: литераторы завладели его писаниями, поперечеркивали их, понаделали выжимки, повыбрали мысли; их держали под домашним арестом в строго ограниченном числе экземпляров, за которые драли изрядную цену, и эти страницы, призванные взбунтовать мир, распространялись среди привилегированных — будь то по привилегии богатства, рождения или ума — для их вящего развлечения».

Какая трагедия — до такой степени не понимать свое национальное прошлое!

Франция всегда любила своих Гаргантюа, своих сказочных великанов. Она до сих пор не признала своего несказочного великана Мелье. Одного из величайших сынов французского народа. Он отверженный. Остается отверженным до сих пор, когда его отнюдь не самые отважные духовные питомцы давно увенчаны бессмертием.