Любовь Овсянникова - С историей на плечах

Это типично русская болезнь — уповать на кого-то, кто придет со стороны и поможет. Русским тогда и в голову не приходило, что вместо истин им подсовывают духовный яд. Неизбалованные историей и судьбой, они вообще склонны были всякую мелкую услугу возводить в ранг спасения от смерти. Возможно, поэтому в среде слишком благодарных фронтовиков, настрадавшихся от войны, взрывов и ран, и родилась легенда, что без американской тушенки они бы не победили. А ведь тушенку-то они ели сомнительную... не ту, что попадала на столы самих американцев!

И вот наступило 14 февраля 1956 года, в этот день открылся ХХ съезд КПСС... Как всегда, папа припадал ухом к репродуктору — слушал новости, стараясь что-то уловить между слов, найти в интонациях, понять в недосказанном. После акции устрашения, связанной с потоплением «Новороссийска», Хрущеву хватило чуть более трех месяцев, чтобы подготовиться к выступлению в том русле, которое устраивало «международную общественность», которого от него вымогали. Правда, критика Сталина с развенчанием культа личности и осуждением «массовых репрессий» прозвучала не в основном докладе, а на закрытом заседании ЦК КПСС, уже после съезда, но все же она состоялась и стала сигналом для деструктивных сил, что им дорога открыта. Теперь можно было злословить о нашем славном прошлом на законных основаниях, принимая лжеученый вид.

Это стало началом десталинизации, десоветизации и вообще концом наших побед. В дальнейшем победы если и случались, то лишь благодаря той великой мощи, которую набрала страна при Сталине и на инерции которой прожила еще почти тридцать лет.

Оттепель ли?

Не лишне бросить ретроспективный взгляд и отметить явления, которые на той странице истории простыми людьми воспринимались как подметание новой метлой. Перед этим, как бывает везде и всегда, в стране надо было создать хаос, чтобы завуалировать новые шаги, совершенные против народа или прежней идеологии.

Вот поэтому нового хватало, причем не только огорошивающего. Шокирующие начинания и новости, такие как разоблачение «культа личности Сталина», запуск спутника, денежная реформа и другие, в немалой степени служили ширмой для перемен более фундаментальных и опасных, протекающих исподволь и направленных на изменение мировоззрения людей, на извращение их истории и ценностей и, следовательно, на формирование нового будущего. Эти тенденции медленно насаждали непривычный климат в обществе, будоражили душевный покой, вызывали любопытство и, казалось бы, не влияли на конкретные судьбы. Но старики и битые люди, опытные в житейских делах, здоровой своей природой понимали, что это не так. Происходящее им очень не нравилось. То и дело можно было слышать, как об этом шептались дедки на скамейках, врытых у ворот, во время вечерних посиделок. Эти престарелые вояки уже ничего не боялись, они прошли свои тернии и теперь могли говорить то, что хотели.

Нынешняя пропаганда преподносит дело так, что все подчистую радовались наступившим после ХХ съезда партии переменам. Некоторые радовались, да, — в основном, наивные, полагавшие, что теперь у них все заладится, ибо новый руководитель страны сам лично приедет устраивать их дела и жестоко мстить за их обиды. Они не понимали, что власть — лишь климат, а местную погоду создает окружение, и как ты в него впишешься, такая погода у тебя и установится. Иными словами — при любой власти благополучие человека зависит от умения договариваться с друзьями, товарищами, соседями и просто людьми, живущими рядом, а не от первых лиц государства.

Так вот, климат целенаправленно меняли, и вопреки всем законам эволюции делали это форсировано. Так, словно черт из табакерки, откуда-то взялись шумные люди, претендующие на звания новых героев, маяков и кумиров — замелькали, загалдели… И зарябило в глазах от них. Это были откровенно ангажированные субъекты, проталкивающие в жизнь идеи разрушения старых ценностей. Это были силы, созданные в поддержку деструктивного курса постсталинского руководства и спешащие показать пример, чему и как надо радоваться, а чего стыдиться, что поощрять и что осуждать. Действовали они непривычно, методом от противного — не славословили, а возражали, поднимали шумиху вокруг своей якобы крамолы, эпатажа, показной смелости и оригинальничания, что подкупало людей и простаки ими восхищались. Уже тогда эти силы начали создавать искаженный образ советского человека как слишком спокойного, слишком равнодушного и доверившегося властям, высмеивая его мнимые недостатки, каких отродясь не было — например, пристрастие к лени. Позже они назовут наших трудолюбивых предков «совками», вынув эту гадость из старых конспектов, написанных под диктовку цэрэушных инструкторов.

Откуда они взялись? Теперь-то известно откуда. Враждебные нашей стране силы не дремали. Как можно полнее они пытались использовать ту меру наших симпатий к ним, недавним союзникам по борьбе с фашизмом, которая закрепилась в годы войны. Понимая, что рано или поздно престарелый Сталин сойдет с мировой арены, они подбирали ему замену из людишек управляемых. Заодно готовили свору шавок в качестве окружения, ведь короля делает свита. В нужный час эти шавки обязаны были поднимать гавкотню и рвать того, на кого им укажут. По всем законам жанра выбирались они из персон публичных, из любимцев народа, из числа журналистов, писателей и артистов, на кого обращали внимание и ровнялись романтики из толпы. Вот там предатели и вили свои гнезда. Поэтому первый удар приняла на себя культура.

Мне лично первым запомнился Евгений Евтушенко — словно с Луны свалившийся и сразу же залившийся соловьем. Он был неприятный внешне, какой-то сальный, непропорциональный, с маленькой гадючьей головкой и огромными лапищами, с оттопыренной задницей, заносчивый, строящий из себя пророка. Была с ним связана какая-то мутная история с командировкой в одну из южноамериканских стран. То ли он что-то сделал там не так, то ли специально спровоцировал скандал, но помню, что в результате «великого поэта» с шумом и треском вышвырнули оттуда. У меня осталось такое впечатление, что он специально завалил некую свою миссию, выставив СССР в неприглядном свете. Тогда много об этом говорили, а после начали умалчивать. Теперь и вовсе не помнят.

Дальше непонятный, с флером психической неординарности Андрей Тарковский — умный и талантливый, но… увы, слишком уж показушно бунтующий, преподносящий обыкновенные профессиональные трудности, которые диалектически есть у всех, как свои особые боевые доблести. Кстати, это типичная черта всех провокаторов — орать, что их обижают, и каждый свой чих преподносить, как акт неповиновения властям. При этом они продолжали принимать от властей деньги, награды и славу. Я не воспринимала также лживого, скользкого в повадках Василия Шукшина с его ехидной улыбкой, с навязчивым высмеиванием крестьян, их забитости и с воспеванием мира блатных. Его «Калина красная» — это клевета на советский народ, издевательство над нашим пониманием милосердия. Его «Печки-лавочки» слишком злы, чтобы считаться просто комедией. Не зря впоследствии он оказался двоеженцем, фактически подлецом… Солиднее и убедительнее всех выглядел Александр Твардовский, но и тот был конъюнктурщиком, вознамерившимся «воздвигнуть себе монумент» поэмой «За далью даль». Мой отец любил ее и часто читал наизусть, даже в последние свои дни. Да, бойко написана на потребу дня.