Михаил Иовчук - Плеханов

После окончания молитвы организаторы решили начать. Несколько сот рабочих и студентов окружили оратора — молодого человека в студенческой фуражке, который поднялся на правое крыло колоннады. Это был Георгий Плеханов.

Волнение, охватившее Плеханова, быстро улеглось, и теперь его голос звучал громко и призывно.

— Друзья, мы только что отслужили молебен во здравие Николая Гавриловича и других мучеников за народное дело. Вам, собравшимся здесь работникам, давно пора знать, кто был Чернышевский. Это был писатель, сосланный в 1864 году на каторгу за то, что волю, данную царем-«освободителем», он назвал обманом… Таких людей — не один Чернышевский, их было и есть много…

Плеханов остановился на мгновение, посмотрел на решительные лица своих товарищей и уже громче продолжил:

— Друзья! Мы собрались, чтобы заявить здесь перед всем Петербургом, перед всей Россией нашу полную солидарность с этими людьми; наше знамя — их знамя. На нем написано — земля и воля крестьянину и работнику! Вот оно — да здравствует земля и воля!

Стоявший рядом наготове рабочий Яша Потапов, которому было всего шестнадцать лет, развернул красное знамя. Несколько голосов подхватили призыв: «Да здравствует земля и воля! Да здравствует социальная революция!» Но к знамени уже проталкивались полицейские. Знамя свернули и спрятали, оратору дали другую шапку и так все вместе, толпой, стали отступать по Казанскому переулку. Георгий видел, как полицейские и дворники хватают участников демонстрации. Он побежал вместе с товарищами, петляя по прилегающим улицам, и вскоре преследователи отстали. Он испытывал необыкновенный подъем и радость от того, что задуманное дело свершилось, что теперь уже царским властям нельзя скрыть существование революционной организации. Эта первая в России политическая демонстрация, в которой участвовали рабочие, имела большое значение для начала подъема российского революционного движения.

Когда волнение прошло, Георгия стала мучить неизвестность об арестованных товарищах. К этому прибавилось беспокойство за жену: когда он выступал, то видел, что она стояла на противоположной стороне Невского. Домой идти было нельзя — там уже ждала полиция. Он пошел на нелегальную квартиру. Его встретили шумными поздравлениями. Отныне Георгий Плеханов стал профессиональным революционером и перешел на нелегальное положение. Прощай, Горный институт, обеспеченное будущее, прощайте, родные, с которыми отныне ему будет трудно встречаться.

На следующий день его разыскала Наталия Александровна. Ее действительно арестовали, несмотря на то, что она была на девятом месяце беременности, но утром 7 декабря выпустили. Договорились, что будут держать связь через Теофилию Полляк. Вскоре стало известно, что по делу о Казанской демонстрации был арестован 31 человек, большинство — рабочие. Правительство, желая представить рабочих жертвами пропаганды «нигилистов», ограничилось сравнительно небольшими сроками высылки для них. Зато интеллигентам-народникам были вынесены суровые приговоры.

По решению руководства «Земли и воли» Плеханова решили на время отправить за границу. Он нелегально в начале 1877 года перешел границу и через Швейцарию попал в Германию. Политические свободы в Германии по сравнению с самодержавной Россией тогда были несколько большими. Но знакомство с немецкой социал-демократией не поколебало народнических взглядов Плеханова. Через несколько недель он выехал во Францию. В Париже была многочисленная колония русских революционеров. Общепризнанным их лидером был Петр Лавров. У Плеханова были рекомендательные письма к Лаврову, который радушно встречал каждого приехавшего из России. Маститый ученый, широко образованный человек, много лет проживший в политической эмиграции, Лавров был тесно связан с революционным движением на родине. Его «Исторические письма», вышедшие под псевдонимом «Миртов», его журнал «Вперед» были в числе нелегальной литературы, которую изучали и пропагандировали народники. С трепетом Плеханов вошел в большую комнату, сплошь заставленную стеллажами с книгами. Навстречу ему поднялся старик с длинными волосами и бородой.

— Здравствуйте, оратор, слышал о вашем выступлении на демонстрации, рад с вами познакомиться.

— Петр Лаврович, вам передают приветы многие наши товарищи, они все просили узнать, как ваше здоровье.

— Благодарю. Здоровье мое ничего, какое может быть здоровье у старого человека. Расскажите-ка лучше о ходе революционной работы. Вы сами в деревне жили?

— Жил в детстве, а пропаганду вел только среди рабочих. Они прекрасно понимают цели нашей борьбы, и среди них много прирожденных вожаков. А в деревне, как вы знаете, Петр Лаврович, наши терпят провал за провалом.

— Не надо так мрачно смотреть на работу в деревне. Очень вам советую самому там пожить, у вас есть способности к пропаганде, вот и примените их на деле.

— После возвращения в Россию я так и сделаю. А теперь я очень прошу вас дать мне возможность почитать ту литературу, которой нет в России. Ваша библиотека притягивает как магнит такого профана, как я.

— Если бы вы были профаном, то библиотека не притягивала бы, а наоборот. Конечно, мои книги к вашим услугам, но прошу вас аккуратно возвращать их.

Беседы с П. Л. Лавровым в то время оказали на Плеханова определенное воздействие. В 1881 году, то есть через три года, он писал Лаврову: «С тех самых пор, как во мне начала пробуждаться «критическая мысль», вы, Маркс и Чернышевский были любимейшими моими авторами, воспитавшими и развившими мой ум во всех отношениях».

Летом 1877 года Плеханов нелегально, с помощью контрабандистов, вернулся в Россию. В Петербурге полиция все еще активно его разыскивала, поэтому он вынужден был выехать в провинцию. Георгий решил остановиться в Саратове.

В его отсутствие в январе у Наталии Александровны родилась дочь — Надежда, которую она вскоре же отправила к своим родственникам на воспитание. Поехать с Георгием Валентиновичем в Саратов она не могла. Она жила на легальном положении, и полиция не переставала следить за ней, надеясь арестовать Плеханова; к тому же Наталия Александровна продолжала учебу на медицинских курсах, которые должна была кончить через два года.

Плеханову не удалось устроиться в Саратовской губернии сельским учителем, хотя у него был настоящий документ — паспорт одного легального товарища. Это обстоятельство чуть не сыграло с ним дурную шутку. Однажды, когда он сидел в приемной губернатора, чиновник назвал его по фамилии. И вдруг к нему обратился ждавший приема священник/