Юлий Марголин - Путешествие в страну Зе-Ка

Мы шли по улице. Стемнело. С обеих сторон чернели лагерные избы. Тонкий писк приветствовал нас. — «Смотрите, смотрите!» — Это бежали нам под ноги, шмыгали по всем направлениям огромные лагерные крысы. Крыс такой величины и смелости мы еще никогда не видели. Недаром не было в лагере кошек: крысы бы их съели. В бараке пахло затхлостью и сыростью. Мы вошли по истлевшим ступеням в темные большие сени. Дверь висела на одной петле. Из сеней четыре двери вели в четыре помещения, каждое человек на 30–40, с двухярусными нарами. Ничего, кроме голых досок. В окнах половина стекол была выбита. Не было освещения.

На дворе уже выстраивалась очередь под окном кухни, и наш вожак (мы все еще держались группами, как рассадили нас по вагонам в Пинске) побежал узнавать насчет кормежки. Хлеб выдали нам с утра, теперь полагались суп и каша. Выдача замедлялась, так как не хватало мисок на 650 человек. Мы поели уже в темноте и легли не раздеваясь.

Мы еще не верили, что это конец нашей дороги. Бараки выглядели, как место привала, а не человеческое жилье.

Ночью разбудил нас отчаянный вопль.

Мы повскакали с мест: кричали за стеной, в соседнем помещении. Прибежав туда, мы застали дежурного с фонарем и вокруг него толпу в панике. Что случилось?

Это был «крысиный бунт».

Новоприбывшие не знали, что на ночь нельзя оставлять хлеба на виду или даже в сумке. Ночью обрушились на них крысы, вылезли из всех щелей, гонимые свирепым голодом, почуяв человеческое тепло, хлеб, крошки, остатки, запах еды… Крысы не испугались людей, кинулись на нары — и тогда люди испугались крыс. Кто-то проснулся и увидел огромную крысу на своей груди. Он дико крикнул, как маленький: «Мама!» — и это привело к повальной истерии. Нервы не выдержали. Напряжение последних недель, испуг, который месяцами нарастал в этой зеленой молодежи, в тюрьме и на этапе, — разрешились нечеловеческим, сумасшедшим криком, плачем. Сотни людей бесновались и кричали: «Щуры! щуры! — заберите нас отсюда! Мы не хотим здесь оставаться!»

Стрелки ВОХРа сбежались со всего лагеря. Когда дежурный узнал, что поляки испугались крыс, он просто остолбенел от изумления. Он не мог этого понять. Стрелки хохотали. Дежурный успокаивал нас как детей.

— Вы привыкнете! — сказал он. — Ведь это не опасно. Разве у вас в Польше не было крыс?

И он был прав. Мы привыкли. Через 3 месяца я так привык к крысам, что они могли танцевать у меня на голове. Я только поворачивался во сне на другой бок и сгонял их рукой с тела или с лица.

2. Сорок восьмой квадрат

Лагерь, о котором будет рассказано в этой главе, не так страшен, как те, где немцы уничтожили миллионы людей. Это — один из тех бесчисленных советских ИТЛ — исправительно-трудовых лагерей, которые после войны, как до войны, продолжают функционировать в Сов. Союзе. В тот момент, когда вы читаете эти строки, в лагере «480-й квадрат» идет нормальная лагерная жизнь. Я не буду рассказывать об ужасах или исключительных событиях. Моя тема: обыкновенный советский концлагерь.

Люди, проживающие в лагере, называются «заключенными». Техническое и разговорное сокращение: «з/к» — читай — з/к. В лагере, о котором идет речь, находилось в половине августа 40 года 650 «з/к» из города Пинска. Через несколько дней в тот же лагерь прибыла партия в 350 з/к из города Злочева из окрестностей Львова. Общее число з/к дошло до 1000. Все это были польские евреи. Поляков было среди них несколько десятков. Затем на разные должности в лагерь было переведено около 50 русских з/к. Личный состав лагеря: 1050 з/к. Это — лагерь средней величины: бывают меньше — и много больше.

Около 40 стрелков ВОХРа несло охрану в лагере и вокруг него. Несколько десятков вольных (начальник лагпункта, комендант и другие служащие с семьями) жили в домиках за чертой лагеря. Таким образом, при 1050 арестантах находилось более 100 вольных, которые обслуживали лагерь, но не имели права жить и находиться в нем после часов службы.

«48– ой квадрат» лежит в лесу, на север от Онежского озера и относится ко 2-му Онежскому Отделению ББК. Это — «лагпункт» (л/п). Несколько «лагпунктов» образуют «отделение». Несколько отделений складываются в целое, которое называется «Лагерь Бебека». В свою очередь «Лагерь ББК» — только один из большого числа лагерных комплексов, покрывающих Советский Союз. Такие лагерные комплексы или, в официальном сокращении Лаги имеются в любой области Сов. Союза, хотя административное деление на области, которому подлежит «вольная» Россия, и не совпадает с карательно-полицейским делением на Лаги, которому подлежит заключенная Россия. Куда ни ткнуть пальцем на карте — везде находятся Лаги — на Новой Земле, Колыме, Камчатке, на Кавказе, под Москвой, на Алтае и на берегах Тихого океана. По всей Советской России число ЛАГов, вероятно, много более ста, а в каждом — сотни лагпунктов. Примем для ориентации 100 х 100 — 10.000 лагпунктов. Если в каждом лагпункте, как на нашем 48-ом квадрате, по 1.000 з/к, то сумма заключенных в Сов. Союзе составляет 10 миллионов. В отдельные же годы, когда по населению Сов. Союза прокатывается волна террора («чистка»), число обитателей лагерей может составлять и 15 миллионов, и больше. Не все Лаги так велики, как ББК; но зато имеются лагпункты, насчитывающие не одну, а несколько тысяч з/к. Только Главное Управление Лагерей в Москве, сокращенно называемое ГУЛАГ, знает точную цифру лагерного населения, но нам не скажет.

Главное Управление Лагерей или ГУЛАГ — очень молчаливое, скромное и засекреченное учреждение. Его представители не выступают на пресс-конференциях и интернациональных съездах. А между тем, ему есть чем похвалиться. Среди великих достижений советского строительства, о которых не умолкает реклама в мировом масштабе, не последнее, а первое место принадлежит такому гигантскому делу, как воздвижение десяти тысяч (или больше) поселений особого типа, складывающихся в величайший производственный концерн в мировой истории. Очень жаль, что на этот концерн надета шапка-невидимка, — и правительство, не делающее секрета из рекордов «социалистического строительства», в данном случае действует конспиративно. Но, вероятно, оно знает, что делает.

Я находился на 48-ом квадрате с половины августа 1940 года до 24 июня 1941 года — свыше 10 месяцев. Это — пункт лесоповальный. Лесоповал производился на внутренний рынок и на экспорт. Если бы то дерево, которое Советский Союз до войны высылал на мировые рынки, могло говорить, оно бы рассказало о море крови и слез, которое пролито в советских лагерях. Кроме лесопунктов, имеются «сельхозы», рудники, шахты, заводы, фабрики и мастерские, строительство каналов, городов, железных дорог и шоссе — короче, все виды труда, включая и высококвалифицированный труд инженеров, конструкторов и исследователей. Вся эта сеть лагпунктов, перпунктов, трудколоний и ОЛПов («отдельных лагерных пунктов») существует в условиях «48 квадрата», т. е. государственного рабства.