Михаил Русаков - Записки гитарного хардгейнера

Вывод 8.

Вот тут редкий случай, когда можно сказать не «вопреки», а «благодаря». Чаще «снимайте» музыку на слух. Мне не стыдно будет повторить этот вывод еще, и, может быть, не один раз. «Съем» развивает мышление, чувство соответствия «место на грифе — звук». Умение правильно слышать — более половины успеха в том, чтобы хорошо играть.

Сейчас, когда Guitar Pro начисто отбила необходимость разбирать чье-то соло, сыграть что-то чужое, не вникая и не думая — КАК и почему ИМЕННО ТАК — проще простого. Табы доступны абсолютно на все. «Фирмачей» переигрывают едва ли не семилетние. Но при этом гитаристов способных играть что-то свое и импровизировать сходу — стало гораздо меньше.

Хотя в мое время были свои перекосы. «Снятые» с большим трудом и огромной затратой времени «фишки» и куски «фирменных» соло были чем-то вроде «личного капитала». Которым вовсе не хотелось делиться.

Вспоминаю одного моего знакомого — прекрасного гитариста. Имя называть не буду. Гордый за проделанную работу, он хвастался, — «Вот, ты только послушай». И играл крутые навороты. Рефлекторно начинаешь заглядывать на пальцы, на гриф, — «Как же это он делает?».

Он отворачивается, чтоб не было видно, — «Нет-нет. Ты ПОСЛУШАЙ!..».

Слушайте и снимайте.

Глава вторая

1. На момент, описываемый мною в конце первой, «детской» главы, до моей первой электрогитары было еще далеко. Со своей первой, отцовской «акустикой», на которой я когда-то играл Матео Каркасси, я поступил весьма нелюбезно.

Начертил вокруг розетки большую пятиконечную звезду, остальную часть деки закрасил в темный цвет, превратив, таким образом, приличную гитару в рокерскую. И в 17 лет увез с собой в другой город, в Уфу, куда я поступил учиться. Там она и сгинула в общаге.

Там вообще наступила жизнь веселая. Вдали от родителей, воздух свободы, время перемен, Институт искусств, молодая богема. Первый курс, учеба, приключения на личном фронте. За всем этим фонтаном событий и эмоций гитара как-то ушла на второй план.

Да и успехи мои были весьма скромными по сравнению с окружавшими меня профессиональными музыкантами. Поначалу я испытал шок — казалось, на гитаре умели играть все. Поголовно. И все, поголовно — лучше меня.

В общежитии консерватории в середине 80-х вообще царила какая-то творческая вакханалия! Причем каждый студент проявлял себя альтернативным образом тому, кем был в дневное время в стенах ВУЗа.

Несмотря на огромный объем заданий по основной специальности, дирижеры хора «по жизни» были рок-гитаристами, академические пианисты круто пели все — от блюза до металла, а балалаечники наоборот, играли джаз на клавишных.

И кстати, именно «народники» — студенты, обучавшиеся игре на народных инструментах — оказывались наиболее стойкими приверженцами тяжелого рока. «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое», — то Deep Purple на баяне сыграют «на раз», то Ингви Малмстина на… домре.

И практически всегда — трезвыми. Во-первых, мы были настоящими «бедными» студентами, а во-вторых, действовал знаменитый горбачевский «сушеный закон», и с выпивкой были проблемы даже у экономически независимого населения.

Мой хороший приятель Слава Шилкин, на первом курсе, когда мы еще не были хорошо знакомы, поражал меня внешним видом — высокий, очень худой, с одухотворенным взглядом и волосами ниже ватерлинии. Я все время гадал — на чем же играет этот, просто эталонный творец высокий музыкальных материй?

И был сражен, увидев его на репетиции оркестра с маленьким металлическим треугольником, в который за время исполняемого произведения было нужно, в строго прописанных местах, пару раз ударить. «Да неужели, чтобы на треугольнике играть, пять лет в консерватории учиться нужно?! А до этого еще четыре — в музучилище?!!»

Тогда я еще не знал, что академические ударники играют на всех классических ударных инструментах — от литавров — огромных и тяжелых котлов, до пресловутого треугольника. Мало того, они еще и мелодии солируют на всяких ксилофонах и маримбах. Так что есть чему учиться.

А Слава Шилкин, кроме того, что конечно же умел играть и на барабанной установке, еще и гитаристом оказался. Причем на ударных он играл профессионально, но как бы по специальности, а на гитаре — от души. В-общем, я уже описал эту ситуацию.

Мой доморощенный «гитарный гений» на всем это ярком фоне сильно утух.

Но, как в старой присказке, — «недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». Первая повестка в армию пришла за неделю до моего восемнадцатилетия — военкомат взял прицел «с упреждением». Сосед — баянист и любитель Deep Purple, получив повестку за меня, цинично выкинул ее в мусоропровод.

Еще пара рискованных трюков оттянула мой конец с осеннего призыва до весеннего. Однако, в начале лета 1986, сразу после сдачи сессии за первый курс, меня «упаковали» на два года.

2. В первый год, даже год с небольшим мне было совсем не до гитары — остаться бы живым. Но я остался жив, слегка окреп, даже немного обнаглел… Вообще армейская тема у меня — это почти готовая серия специфичных рассказов, которые однако никак не пересекаются с текущей. Такой дикой смеси кошмарного и смешного я больше нигде не видел и не испытывал. Наверное, к счастью.

Год прошел. Можно чуть-чуть расслабиться.

Вернемся же к гитарам. Служил я не в ансамбле при клубе, ни даже в полковом оркестре — в обычной роте. В сводном полковом хоре правда, пел, это было. Неплохая возможность свалить из казармы на репетицию, на пару часов, но все ж.

Гитара таки появилась. Это была гитара — чемпион среди гитар. По паршивости. Между струнами и поверхностью грифа можно легко было просунуть палец. Тем не менее, на этом тоже умудрялись что-то играть. Я вспомнил ненавистные с детства аккорды.

Кто же мог предположить, что следующее озарение меня постигнет в такой вот несуразной обстановке.

Диск «Переступи порог» у «Черного кофе» — хит продаж.

1987 год. В армию пачками отправляют «металлистов».

Постриженные наголо и переодетые в мешковатые зеленые х/б, замордованные командирами, дедами и нацгруппировками, они продолжают хранить свою веру в торжество хэви-металл. Точь-в-точь — первые христиане.

И вот, невысокого роста, обрусевший армянин из Москвы, не помню, как звали его (зато запомнил, как замполит роты лишил его самого святого — нежно хранимой фотографии Оззи Осборна) как-то разговорился со мной.

Я признался что, в принципе, тоже уважаю тяжелый рок (до этого, пока был «молодой», предпочитал тихариться) и в ответ получил несколько уроков рокового аккомпанемента.