Александр Бучин - 170000 километров с Г К Жуковым

- Ну, ребята, посмотрю завтра, как вы пойдете. Не посрамите бучинского рода. И специально для меня:

- Ох, Сашка, что-то я за тебя боюсь, вечно у тебя в машине неполадки. Ты бы у отца поучился за машиной-то смотреть.

Она была права, дорогая мама, не хватало терпения "хорохорить" машину, но техническое состояние ее было всегда безупречным. Мама как отличная хозяйка придавала большое значение внешней стороне.

Много призов взяла семья Бучиных. Самый ценный - семейный переходящий мотоцикл по кличке "Жучка". Выигрывавший соревнование получал "Жучку" во временное пользование. Проигравший, было дело, завидовал и копил силы для реванша.

Н. Я.: Вас по призыве в армию направили служить в дивизию Дзержинского. Так что занятия мотоспортом не прерывались?

А. Б.: Вот в этом вы ошибаетесь. Хотя ко времени призыва я приобрел кой-какую известность, имел грамоты, подписанные В. Чкаловым и А. Ляпидевским, тогда еще не было принято числить спортсмена военнослужащим. Эта практика пришла позднее. Нужно было служить, как служили все. Что я и делал на протяжении первых шести месяцев - занятия по боевой и политической подготовке, несение караульной службы (в том числе наряды по охране внутренней тюрьмы НКГБ{1} на Лубянке) и все прочее.

Лагеря дивизии находились в Реутове. Там летом 1939 года меня неожиданно вызвал адъютант командира дивизии П. А. Артемьева. Разговор был коротким: "красноармейцу" Бучину приказывалось стать водителем командира дивизии. Как оказалось, прежний водитель сильно разгневал комдива: напился и разбил крыло машины.

Красноармеец Бучин прижился на новом месте: не пил, не курил, был дисциплинированным. Артемьеву понравилось, как я водил машину. В самом конце 1939 года повез его в дом No 2 на Лубянке. Ушел. Выходит, "был у Берии". Едем на фронт, война с Финляндией уже началась. Едем так едем, что делать - служба.

Собрались в суматохе, кое-как погрузились и направились на север. Остановился с комдивом в районе станции Лоухи, что за Петрозаводском. Выдали экипировку - мне белый полушубок, на "эмку" цепи. А вокруг тыловая неразбериха, снаряжают войска для боя.

Наконец отправились с Артемьевым на фронт. Следовали на грузовике ЗИС-133 - к передним колесам - лыжи, сзади - железные траки. Как и следовало ожидать, чудо техники застряло на каком-то озере, покрытом глубоким снегом. Комдиву подвели лошадь, и на ней он потрусил воевать. Мое дело - вытащить ЗИС-133. Догадался снять гусеницы и кое-как привел машину в божеский вид. Грузовик стал тем, к чему был предназначен - транспортным средством. Какое-то время возил грузы на передовую.

Дело было опасное. Вражеские солдаты на лыжах бродили по нашему ближнему тылу вдоль дорог, подстреливали не только разгильдяев, но иной раз им удавалось перебить десяток-другой красноармейцев, остановившихся, например, на отдых. Досаждали "кукушки" - стрелки противника, забиравшиеся на деревья, маскировавшиеся там и поливавшие сверху огнем из автоматов. Был у них неплохой автомат "Суоми". Конечно, они стремились в первую очередь выводить из строя автотранспорт на дорогах, следовательно, самая заманчивая цель - шофер.

Довольно быстро бойцы и командиры оправились от тягостного изумления поначалу они просто не понимали дураков, мерзнувших с автоматами в гамаках между ветвей. Их обнаруживали и легко подстреливали, а при возможности картечью по верхушкам деревьев. Лес сразу очищался. Наладили охранение, и дела пошли веселей. Работать стало много спокойнее. Но все это - плохое и хорошее неожиданно закончилось. Я как-то встретил на дороге сани, в которых ехал Артемьев. Он подозвал меня, сказал, что войне конец, и велел подготовить "эмку", которая так и осталась в тылу.

Нашел машину, с трудом завел и поехал за комдивом. На "эмке", пока она была без особого присмотра, кто-то разбил боковое стекло. При виде машины в таком виде товарищ Артемьев вскипел:

- Я тебя в штрафбат закатаю, - рявкнул он.

- Есть в штрафбат, товарищ комдив, - ответил я.

Обошлось. Вместо штрафбата погрузил машину на платформу и вернулся в Москву. Грязный, черный, как негр, - белый полушубок замаслился, превратился в черный тулуп. Когда забежал домой, мама узнала с трудом. Отругала, конечно. Не поверила, что отцы-командиры не озаботились устроить бани для красноармейцев.

Война с Финляндией осталась у меня в памяти как бестолковый поход. Потери были по большей части не потому, что финны какие-то неслыханные солдаты, а из-за разных наших нелепостей и глупостей.

В Москве вернулся к своим прямым обязанностям шофера Артемьева. Коль скоро он командовал столичной дивизией, да еще носившей имя Дзержинского, генералу выделили ЗИС-101. Был еще у нас и автомобиль "додж". Так что тщеславие П. А. Артемьева было удовлетворено сполна. Я, скрывая улыбку, беспощадно "хорохорил" машины. Видимо, заслужил тем уважение начальника. Приближалась демобилизация, и Артемьев покровительственно предложил: "Я тебя, Бучин, пошлю в школу "Выстрел", станешь командиром". Я решительно отказался, меня приводила в ужас одна мысль о службе, да еще в чекистских частях. Ну их!

В декабре 1940 года истек срок моей службы. Пришла демобилизация, в чем пришел в армию, в том и ушел. Оглядел себя в зеркале, вид неважнецкий. Увидел меня перед расставанием с Красной Армией Артемьев, усмехнулся и приказал "приодеть". Выдали гимнастерку и даже бриджи.

Отдохнул несколько недель, все думал, куда податься. Снова помог брат Сережа, по-прежнему работавший в системе автохозяйства НКГБ. "Что тут думать, - сказал он, - давай к нам". Я сначала опешил: значит, снова в "органы", и вспомнил разинутую орущую пасть между широкими скулами Матвея Дмитриевича Бермана. Он тогда меня с ходу в пособники "врагов народа" записал. Хоть я не робкого десятка, но парень-то был тогда молодой, а он ревел как зверь, осыпал такими словами, что жгли и жгли, оставив страшные шрамы.

Сережа развеял мои страхи, почти шепотом сообщил, что Бермана больше в НКГБ нет. Сам оказался "врагом народа". Не злой я человек, а тут даже порадовался... Не рой другим яму! Я потом у Солженицына в "ГУЛАГе" читал о нем. Прохвост!

Н. Я.: Судьба столкнула вас с одним из "героев-чекистов", прославившим себя в те годы как "практик марксизма". Руки Моти Давидовича по локоть в крови, в ней он и захлебнулся. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР в октябре 1939 года Бермана расстреляли. Получил он пулю в затылок, разумеется, по вздорному обвинению - вредительство в ГУЛАГе, подготовка терактов против горячо любимых вождей...

А. Б.: А ведь клялся в любви к ним, как коммунист к коммунистам!

Н. Я.: Конечно, все это глупость, но прискорбно другое - организатора массовых убийств родная партия оправдала. В октябре 1957 года та же известная своим праведным судом Военная коллегия Верховного суда СССР полностью реабилитировала достойнейшего коммуниста Мотю Давидовича. Ворон ворону глаз не выклюет. Мы отвлеклись, хватит об этом.