Татьяна Алексеева - Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь…

Аня снова вздрогнула, но теперь уже не из-за того, что ей было холодно. Холод и все прочие неудобства были забыты, отошли куда-то на второй план, перестали иметь для нее хоть какое-то значение. Она придвинула к себе чернильный прибор и принялась шарить в ящиках стола в поисках чистого листа бумаги. Наконец ей удалось найти откуда-то вырванный тетрадный листок. Девочка положила его перед собой и некоторое время сидела неподвижно, глядя на бумагу и не решаясь написать на ней ни слова. Ведь она — не Державин и не Пушкин! Она вообще никто и никогда не пробовала писать стихи. «Но и Державин, и Пушкин тоже когда-то написали свое первое стихотворение», — неожиданно пришло Ане в голову. Мысль эта была такой смелой и даже дерзкой, что девочка в первый момент засмущалась и почти решилась убрать бумагу обратно в ящик и все-таки лечь в кровать. Но протянутая к листу рука так и не взяла его — что-то не давало Ане отказаться от своего замысла. То ли все еще стоявшие у нее перед глазами образы идущих по дороге стариков, то ли странное, торжественное волнение, охватившее ее сразу, как только она подумала о сочинении стихов…

Аня снова взялась за перо, обмакнула его в чернила и вывела на листе несколько слов. Потом зачеркнула их и написала чуть ниже другую строчку. Снова зачеркнула и снова принялась писать. С каждой строчкой ее рука двигалась над бумагой все быстрее, почерк, вначале аккуратный, почти каллиграфический, становился все менее разборчивым. Зачеркивания не понравившихся слов сделались такими резкими, что в нескольких местах перо едва не прорвало бумагу.

Чистого места на листе оставалось все меньше. Потом он закончился, и Ане пришлось снова рыться в ящиках стола в поисках новой бумаги. Чуть не плача от нетерпения, она перебирала скопившиеся в столе письма, газеты, рисунки, сделанные ею и сестрами, и гимназические тетради прошлых лет, тщетно пытаясь найти среди них хоть один клочок бумаги, пригодный для того, чтобы писать на нем. Ей казалось, что стихотворные строки наконец зазвучали у нее в мыслях красиво и гармонично. Надо было только записать их, но, как назло, писать было не на чем!

Наконец девочке удалось откопать в кипе использованных бумаг еще один чистый лист. И снова перо принялось выписывать на нем неровные синие строчки. Аня окончательно забыла об аккуратности, не следила за тем, чтобы волосяные линии были достаточно тонкими, а нажимы — не слишком жирными. Ей надо было писать, писать как можно быстрее, пока у нее получалось, пока красиво звучащие в мыслях строчки не улетучились у нее из памяти.

Второй лист постигла та же участь, что и первый, — он был весь исписан, исчеркан острым пером и отброшен в сторону. И снова Аня рылась в ящиках, снова пыталась отыскать там чистую бумагу. Ей повезло — в руках у нее оказалась целая школьная тетрадь, последняя из купленной год назад пачки. Девочка открыла ее на первой странице и опять обмакнула перо в чернильницу…

…Еще через несколько минут она отложила перо и, взяв тетрадь дрожащими руками, стала перечитывать написанное. На лице ее застыло задумчивое и неуверенное выражение. Она читала только что сочиненные стихи об умирающем прошлом веке и не могла понять, что чувствует по отношению к ним. Ритм в стихотворении как будто бы не хромал, рифмы тоже получились складными, правильными — но что-то в стихотворении было не так, что-то Ане в нем не нравилось. Понять бы еще что!..

Девочка в очередной раз перечитала стихотворение, и ей наконец стало понятно, почему оно кажется неудачным. Оно не было плохим, но это были не те стихи, которые изначально, когда она только вернулась в свою комнату, сложились у нее в мыслях. Те слова, что она задумала написать, строки, звучавшие у нее в ушах, когда она искала бумагу, были немного другими, более красивыми и поэтичными, более торжественными. Они лучше передавали то мрачное чувство прощания с умирающим веком, которое Аня хотела передать. Ей было очень жаль признавать это, но, как ни старалась она убедить себя, что ошибается и что собиралась написать именно так, закрыть глаза на очевидное ей не удалось. Написанное, вне всякого сомнения, было хуже, чем то, что крутилось в голове, и с этим уже ничего нельзя было сделать. Даже если бы она перечеркнула все строчки последнего варианта и попыталась написать их заново, у нее все равно не получилось бы задуманное. Яркие образы невозможно было перенести на бумагу, и Аня сильно подозревала, что не сможет сделать этого никогда, даже когда станет взрослой и напишет много других стихов. Но, несмотря на это, она все равно будет пробовать писать стихи и дальше. Может быть, уже совсем скоро, может, даже сегодня вечером…

В дверь ее комнаты негромко стукнули, и она тут же с легким скрипом приоткрылась. В образовавшуюся щель просунулась аккуратно причесанная голова старшей сестры Инны.

— Ты уже не спишь? — удивилась она, увидев Аню сидящей за столом. — А я тебя будить пришла… О, а что это ты делаешь? — ее взгляд остановился на лежащей перед Аней раскрытой тетради.

— Так, ничего… записывала кое-что… — уклончиво ответила Аня, закрывая тетрадь и убирая ее в ящик стола.

— Кое-что? — переспросила Инна, хитро прищурившись, и ее лицо на мгновение озарилось совсем детским любопытством, словно перед Аней была не семнадцатилетняя девушка, а ее ровесница. Однако допытываться у младшей сестры, что же именно ей так срочно понадобилось писать рано утром, Инна не стала, чему Аня была несказанно рада.

— Ладно, выходи завтракать, а я пойду Ию разбужу! — сказала Инна и снова скрылась в коридоре.

Аня кивнула, но, как только за старшей сестрой закрылась дверь, снова достала тетрадь со стихотворением и переложила ее в другой ящик, засунув под другие бумаги. Она не думала, что Инна решит сунуть нос в ее стол, но почему-то так ей было спокойнее. После этого быстро оделась в простое темно-синее домашнее платье, причесалась и вышла в столовую, где уже сидели в ожидании завтрака ее родители, сестра Инна и оба брата. Поздоровавшись со всеми, Аня заняла свое место. Еще несколько минут все в молчании ждали опаздывающую к завтраку младшую из сестер, Ию. Аня украдкой поглядывала на Инну — не рассказала ли та кому-нибудь, что видела у нее на столе тетрадь со стихами? Но старшая сестра казалась погруженной в свои собственные мысли, а все остальные члены семьи вели себя, как обычно, — зевали и нетерпеливо поглядывали на тикающие на стене часы.

Наконец прибежала, на ходу приглаживая свои короткие растрепанные волосы, пятилетняя Ия.

— Доброе утро! — крикнула она звонким голосом, обращаясь ко всей семье сразу.

— Присаживайся, — ледяным тоном произнес отец семейства, и этого одного-единственного строгого слова, как всегда, оказалось достаточно, чтобы младшая сестра, стушевавшись, заняла свое место.