Клара Лучко - Я - счастливый человек

Аудиторию приспособили под общежитие. Спали мы в одной комнате, наверное, человек двадцать. Укрывались матрацами, потому что одеяла предыдущий поток поступающих продал на рынке, так как денег не было, а есть хотелось.

Напротив нашего общежития в одной из аудиторий мы сдавали экзамены. Конкурс был очень большой! Сдавали в три тура. Было несколько потоков. Экзаменовались человек тридцать, а допускались до следующего тура всего двенадцать.

Я сдавала в тринадцатой аудитории и была тринадцатая по списку. С тех пор я считаю число тринадцать для себя счастливым.

Экзамены по мастерству принимал опытный педагог и режиссер Борис Владимирович Бибиков. Но в Алма-Ате набирали курс для Сергея Аполлинариевича Герасимова. Бибиков со своей женой, прекрасной актрисой Ольгой Пыжовой, набирал курс в зимнюю сессию уже в Москве.

Помню, как я первый раз переступила порог аудитории и увидела пожилого, довольно сердитого на первый взгляд человека. От него зависела моя судьба!

Это и был Борис Владимирович Бибиков. Он посмотрел на меня и сразу все понял.

— Ты что, боишься? — спросил он.

— Боюсь, — ответила я.

— А откуда ты такая приехала?

— Вообще-то я из Полтавы.

— У вас там река есть?

— Да. Ворскла.

— А подругу твою как звали?

— Женя.

— Ну вот, ты представь себе, что ты и твоя подруга Женя вместе переплываете речку. Женя плохо плавает и может утонуть. Что ты будешь делать?

Я стала кричать: «Женя, не плыви туда, утонешь!» И разрыдалась.

Борис Владимирович говорит:

— Ну все, иди, спасибо.

— Как все?

— Вот так. Иди.

Я вышла, но не смогла сразу успокоиться. Стала в уголочке и плачу. А мимо меня проходили две девицы и говорят:

— Наверное, ее возьмут. Она так плакала!

И меня действительно приняли во ВГИК.

Многие из поступающих знали историю кино, знали имена режиссеров. Я все время слышала: «Эйзенштейн отметил…» и «Пудовкин сказал…»

А я и понятия не имела, кто они такие.

Обедали мы в столовой. Недалеко от меня сидел молодой парень, будущий сценарист. После обеда он каждый раз вынимал большое красивое яблоко и медленно, явно наслаждаясь, ел его. Однажды он спросил меня:

— Тебе нравятся такие яблоки? Этот сорт называется «алма-атинка». Если хочешь, мы завтра можем пойти в горы и набрать много яблок. Они там на земле валяются.

Конечно, я сразу же согласилась.

Утро было ясным. Свежий горный воздух. Тихая солнечная осенняя погода. Мы в яблоневом саду.

Земля под деревьями усеяна яблоками. Особенно красиво они смотрелись на зеленой траве.

Мы начали собирать яблоки. Вдруг появился милиционер и сказал, что этот сад находится в районе правительственных дач и собирать яблоки здесь нельзя. Он отобрал у нас яблоки и пригрозил, что если еще раз увидит нас, то заберет в милицию.

Мне было стыдно. Я никогда ничего не брала чужого. Мне и в голову не приходило, что это может когда-нибудь случиться со мной.

А будущий сценарист спокойно сказал:

— Ну чего ты расстроилась? На вот лучше яблоко.

Он вынул из-за пазухи яблоко и угостил меня.

Прошло много-много лет. Я часто встречаю его в московском Доме кино. Мы всегда улыбаемся друг другу. У нас общая тайна – алма-атинские яблоки.

Вскоре директор ВГИКа объявил нам, что институту разрешили вернуться в Москву. Нам выдали документы и назначили день отъезда.

Поезда тогда ходили не по расписанию. Доехали мы до Джамбула, и проводник объявил, что поезд ночью будет стоять в городе. Состав загонят на запасной путь, и только утром мы поедем дальше.

Я, конечно, обрадовалась, что увижу маму и бабу Килю. Поручила присмотреть за своим чемоданом девочкам. В чемодане были все документы и пропуск для въезда в Москву. А сама побежала домой.

Дома меня не ждали и очень обрадовались. Мы проговорили всю ночь, а утром мама и баба Киля пошли меня провожать. Мне дали с собой буханку хлеба, в холстяной мешочек были зашиты мамина довольно поношенная беличья шубка и немного денег. Когда мы пришли на вокзал, то выяснилось, что поезд ушел.

Он ушел еще вечером, почти сразу после того, как я пошла домой.

На вокзале нам посоветовали подождать следующего поезда из Алма-Аты. И когда поезд пришел, я увидела возле вагона директора института. Подошла к нему и попросила помочь мне. Ему, видимо, очень не хотелось со мной возиться, тем более документов и билета у меня не было.

Тогда баба Киля мне говорит:

— Тоби саме главне незамитно пройты мимо проводныци в вагон, зайты в туалет и ждаты там, пока поезд тронеця, а тоди выходь и иды до директора. Воны ж тебе на ходу не выкынуть.

Я так и сделала. Баба была счастлива, когда увидела меня в окне. Поезд тронулся…

Но тут только и начались мои приключения. Я нашла купе директора и стала напротив, у окна. Началась проверка билетов у тех, кто сел в Джамбуле. И сколько директор ни объяснял, что у меня был билет, я отстала от поезда, — ничего не помогло. Контролер взял с меня штраф – буханку хлеба, но из поезда не высадил.

На какой-то стоянке в купе у директора освободилось место, вышел пассажир, и мне на оставшиеся деньги разрешили купить билет. Наконец у меня была своя полка.

Поздним вечером мы приехали в Москву. Меня пожалела женщина, которая ехала вместе с директором, — она работала в библиотеке института, — предложила мне переночевать у нее дома.

Мы приехали к ней, и тут начался салют. И вот я стою у окна и смотрю салют в честь освобождения от фашистов еще одного города. Первый салют в своей жизни! И сколько я потом ни видела салютов – тот был самый прекрасный.

На следующее утро мы с хозяйкой (звали ее Ольга Воронцова) уехали во ВГИК. Я нашла свой курс, свои вещи и поселилась в общежитии за городом – в Лосиноостровском.

Так началась моя жизнь в Москве на законном основании!

Помню, как Сергей Аполлинариевич Герасимов стремительно вошел в аудиторию. Лицо у него было жестким и отстраненным. Он говорил общие слова о нашей профессии, о том, что он будет заниматься с нами мастерством. И тут же уточнил:

— Если студент никак не проявит себя, будет безжалостно отчислен!

Целый год мы занимались этюдами. Сами сочиняли и сами играли эти этюды. Курс был не только актерским, он был наполовину режиссерским. Поэтому те, кто готовились стать режиссерами, работали над отрывками и играли как актеры.

К Сергею Аполлинариевичу я постепенно привыкала, и он уже не казался мне таким суровым.

Праздники мы отмечали вместе. Студенты и преподаватели. Сергей Аполлинариевич замечательно читал стихи, пел песни, играл на гитаре.