Екатерина Мишаненкова - Я – Грейс Келли

Для большинства людей монастырская школа – это какое-то мрачное заведение казарменного типа, где в несчастных детей вбивают религиозность и послушание.

И конечно, ореол такого мученичества добавил бы образу Грейс Келли дополнительные краски. Но как бы ни были этим разочарованы любители сенсаций и драм, Академия Успения Пресвятой Богородицы не была ни казармой, ни тюрьмой. Дисциплина там была не жестче, чем в других закрытых школах, а воспитывать монахини предпочитали молитвами и внушениями, а не розгами или карцером.

Пожалуй, в академии Грейс чувствовала себя даже комфортнее, чем дома. Сестры-монахини искренне любили своих воспитанниц. К тому же они были полностью лишены эгоизма, отличавшего Джека и Маргарет Келли. В школе Грейс наконец-то смогла почувствовать себя не чужой, а вполне нужной и любимой.

Она приходила в восторг от красивых церемоний и от того, с какими просветленными лицами монахини их совершали. Их искренность и вера сильно контрастировали с обстановкой лицемерия, к которой она привыкла в родном доме. Академия осталась в ее памяти как чудесный и невинный мир, где она играла в прятки, ела вкусные пирожки и чувствовала себя счастливой.

Отец забрал ее оттуда после восьмого класса, поскольку считал, что в школе недостаточно хорошо преподают физкультуру. Но Грейс никогда не теряла связи с монахинями – она писала им письма, поздравляла с Рождеством, просила совета, причем не только пока была подростком, но и потом, став взрослой самостоятельной женщиной.

Училась Грейс довольно средне.

Способности к наукам у нее были довольно скромные, но мать Доротея вспоминала о ней с одобрением, как о вежливой, любознательной и со всех сторон положительной девочке.

Можно сказать, что результат обучения в академии был для Грейс Келли скорее воспитательный, чем образовательный. Знания не особо задерживались в ее голове, а вот хорошие манеры, привитые монахинями, остались навсегда. Плюс к тому из школы она вышла с твердой уверенностью в правильности католицизма. Родители у нее не были особо религиозными, особенно, конечно, мать, бывшая протестантка. Отец тоже был скорее формальным католиком, чем искренне верующим (что не мешало ему ревностно соблюдать обряды и требовать того же от всех членов семьи). Для Грейс же двойственность католицизма, позволявшего сколько угодно грешить, если после этого искренне раскаешься, оказалась поистине близка. Это была ее религия, ее мировоззрение, которое могло успокоить разгоравшийся в ее душе конфликт между желанием жить, как ей нравится, и не менее сильным желанием угодить людям, которые ей дороги.

Монахини вспоминали, как пылко она исповедовалась в типичных детских грешках непослушания и мелкой лжи. А одноклассницы – как она с удовольствием проказничала, хихикала во время благословения, втихую курила за школой. Причем и там, и там она была совершенно искренней, такой уж двойственный был у нее характер.

Фантазировать Грейс любила с детства.

Ее сестры вспоминали, что, еще будучи маленькой, она любила рассматривать журналы, выбирала самые красивые картинки и говорила, что вот так будет выглядеть ее дом, вот так – ее муж, вот так – ее дети, ее яхта, ее свадебное платье и т. д. Тогда они посмеивались над ее фантазиями, но Грейс это мало заботило, она уходила в выдуманный мир и была там счастлива, что бы об этом ни думали окружающие.

Зимой 1940–1941 года она побывала на представлении русского балета и пришла в восторг – это было что-то волшебное и сказочное, словно ожившая фантазия. Грейс впервые поняла, что фантазии, которые крутятся где-то в голове, но которые невозможно реализовать на практике, можно выразить другим способом – через искусство. Она тут же занялась танцами и брала уроки до тех пор, пока к ее огромному разочарованию ей не объяснили, что балерины из нее не получится, потому что она слишком высокого роста. Пришлось переключиться на бальные танцы, хотя Грейс понимала – это уже не совсем то, что ей нужно.

Однако недолгие занятия балетом помогли ей серьезнее взглянуть на другое, более раннее увлечение. В Академии Успения Пресвятой Богородицы были очень популярны традиционные католические представления, разыгрываемые по различным праздникам. Грейс всегда участвовала в них с большим удовольствием, играла сначала ангелочков и пастушков, а со временем поднялась до главных ролей, в том числе и до самой престижной – Девы Марии.

Грейс очень нравилось чувствовать себя на сцене другим человеком.

Там она больше не была неуклюжей, застенчивой и не слишком популярной девочкой, а почти на самом деле ощущала себя тем героем, которого изображала. Но в школе развернуться было особо негде, и Грейс обратила взор на небольшую любительскую труппу «Лицедеи старой школы».

Это был период массового увлечения театром, и подобных трупп в Филадельфии было довольно много. В их состав входили в основном энтузиасты, организовывавшие спектакли на собственные средства и ради собственного удовольствия, поэтому Джек Келли не увидел ничего страшного в том, что его дочь тоже хочет в этом участвовать. Тем более что в труппу входили в основном жители района Ист-Фоллз, то есть соседи семьи Келли.

Так что в 1941-м Грейс Келли дебютировала на сцене старой школы, приспособленной самодеятельной труппой под любительский театр, в спектакле «Не корми зверей». Ей было двенадцать лет, но, по воспоминаниям членов труппы, она сразу поразила их своим профессионализмом, трудолюбием и пунктуальностью.

К четырнадцати годам Грейс была уже звездой этого маленького театра и ведущей актрисой труппы. Она играла Питера Пэна, Катарину в «Укрощении строптивой», ставила танцевальные номера. Ей прочили большую сценическую карьеру, и не только участники труппы «Лицедеи старой школы». К тому времени Грейс перевели в другую школу, и новые одноклассники, делая шутливые предсказания будущим выпускникам, написали в ее дневнике: «Будущая звезда радио и кино».

Когда Грейс было почти четырнадцать, отец перевел ее в старую и уважаемую частную школу для девочек из высшего общества – Стивенс Скул в Джермантауне.

По тамошней легенде, ее основательница потеряла жениха в войне между Севером и Югом, упала без чувств с лестницы, стала инвалидом и всю оставшуюся жизнь посвятила воспитанию благородных девиц. В школе сохранилась даже та самая лестница, которую показывали гостям, рассказывая эту историю.