Мимолетные видения незнакомой Японии - Лафкадио Хирн
Часть 7
Я поднимаюсь по новому пролету ко вторым воротам с такими же гаргульями и драконами и вступаю во двор с похожими на памятники, изящными каменными фонарями для поминовения усопших. По правую и левую руку сидят два фантастических каменных льва – лев и львица Будды. Поодаль виднеется низкое легкое здание с изогнутой двускатной крышей, крытой синей черепицей. Ко входу ведут три деревянные ступени. Боковые стенки здания представляют собой деревянные ширмы, оклеенные тонкой белой бумагой. Это и есть храм.
У порога я снимаю обувь, молодой человек отодвигает дверь-ширму и галантно кланяется в знак приветствия. Я вхожу, ощущая подошвами толстые и мягкие, как матрац, циновки. Я нахожусь в большом квадратном зале, наполненном незнакомым сладковатым ароматом японских благовоний. Жар солнца, пройдя через бумажные стенки, оборачивается внутри полумраком лунной ночи. Одну-две минуты я ничего не вижу кроме тусклого блеска позолоты в мягком сумраке. Глаза постепенно привыкают к темноте, и я начинаю различать на фоне бумажных экранов, окружающих святилище с трех сторон, словно вырезанные из тусклого света силуэты огромных цветов. Я подхожу ближе и вижу, что цветы, прекрасно раскрашенные символические цветки лотоса с изогнутыми листьями, позолоченными сверху, и ярко-зеленой тыльной частью сделаны из бумаги. В темном конце зала напротив входа стоит алтарь Будды, богато украшенный и высокий, справа и слева к нему лепятся бронзовые и позолоченные предметы, превращая алтарь в крохотный золотой ковчег. Однако никакой статуи в алтаре нет – видны лишь предметы неизвестного назначения из отшлифованного металла, выступающие из полумрака притаившегося позади алтаря то ли алькова, то ли внутреннего святилища.
Молодой служка, впустивший меня в храм, подходит и к моей полной неожиданности говорит на прекрасном английском языке, указывая на богато украшенный, позолоченный предмет, лежащий на алтаре между светильниками:
– Это ковчег Будды.
– Я хотел бы сделать подношение Будде, – отвечаю я.
– В этом нет нужды, – говорит молодой человек с вежливой улыбкой.
Я настаиваю. Тогда он кладет на алтарь от моего имени небольшое подношение и приглашает меня в свою комнату в боковой части храма, большую и светлую, лишенную мебели, но с удобными циновками на полу. Мы садимся на пол и беседуем. Он говорит, что состоит при храме учеником. Английский язык он изучал в Токио, говорит на нем с забавным акцентом, но со вкусом подбирает слова. Наконец, он спрашивает меня:
– Вы христианин?
Я искренне отвечаю «нет».
– Буддист?
– Не совсем.
– Почему же вы делаете подношения Будде, если не верите в него?
– Я почитаю красоту его учения и веру тех, кто ему следует.
– А в Англии и Америке есть буддисты?
– Там, по крайней мере, немало людей, интересующихся буддийской философией.
Молодой человек достает из алькова и протягивает мне небольшую книгу – английский экземпляр «Буддийского катехизиса» Олкотта.
– Почему в вашем храме нет образа Будды? – спрашиваю я.
– Есть маленькая статуя в ковчеге на алтаре, но ковчег заперт. Есть и более крупные статуи. Однако статуи Будды показывают здесь не каждый день, а только по праздникам. А некоторые – лишь раз или два раза в год.
Я спрашиваю ученика:
– Почему люди перед молитвой три раза хлопают в ладоши?
– Это делается в честь трех великих сил – неба, земли и человека.
– Разве верующие хлопают в ладоши не для того, чтобы призвать Бога, как, например, японцы хлопают, когда призывают слуг?
– О нет! Хлопки означают всего лишь пробуждение ото сна в Долгую ночь[2].
– Что это за ночь? Что за сон?
Ученик медлит с ответом.
– Будда говорил: «Все живые существа пребывают во сне в мимолетном мире несчастия».
– Значит, хлопки в ладоши символизируют пробуждение души ото сна во время молитвы?
– Да.
– Вам известно значение слова «душа»?
– О да! Буддисты верят, что душа всегда была и всегда будет.
– Даже в нирване?
– Да.
Во время нашей беседы в храм входит главный священник, глубокий старец, сопровождаемый двумя молодыми послушниками. Меня представляют им. Все трое, сверкнув бритыми наголо макушками, отвешивают очень низкий поклон и принимают божественную позу на полу. Я замечаю отсутствие улыбок, это первые японцы, которые не улыбаются мне при встрече. Их лица сохраняют бесстрастность каменных изваяний. В то же время раскосые глаза внимательно следят за мной, пока ученик переводит их вопросы, а я пытаюсь рассказать о переводах сутр в наших священных книгах о Востоке и о трудах Била, Бюрнуфа, Фира, Дэвидса, Керна и прочих. Японцы слушают, не меняя выражения лица и не произнося ни слова в ответ на перевод учеником моих объяснений. Тем временем мне приносят чай в маленькой бронзовой чашке, имеющей форму лепестка лотоса. Мне предлагают маленькие сладкие пирожные (каси) с выдавленным рельефом в виде свастики – древнеиндийского символа Колеса закона.
Когда я встаю, чтобы уйти, все поднимаются вместе со мной. Перед моим уходом ученик спрашивает, как меня зовут и где я остановился.
– Вы меня здесь больше не застанете, – добавляет он. – Я скоро покину храм. Но я могу навестить вас.
– А вас как зовут?
– Акира.
На пороге я делаю прощальный поклон, все четверо опять низко кланяются, одна голова в черно-синем головном уборе и три матовые, как слоновая кость. Я ухожу. Улыбается один Акира.
Часть 8
– Тэра? – спрашивает Тя, тиская в руках огромную белую шляпу, когда я сажусь в коляску рикши у подножия лестницы. Вопрос, несомненно, следует понимать как «Хочу ли я увидеть другие храмы?». Определенно хочу, я все еще не видел Будду.
– Да, тэра, Тя.
Снова мимо плывет панорама загадочных лавок и наклонных стрех с покрывающими все поверхности фантастическими письменами. Мне невдомек, в каком направлении бежит Тя. Я лишь замечаю, что улицы становятся у'же, а некоторые дома похожи на большие плетеные голубиные клетки. Мы пересекаем несколько мостов и только тогда останавливаемся у подножия холма. Наверх ведет крутая лестница, перед ней стоит постройка, которая, как я уже знаю, служит и воротами, и символом веры. Она внушительна, но мало напоминает великие врата Будды предыдущего храма. Все линии поразительно просты – никакой резьбы, никакой цветной росписи или надписей, но в то же время строение дышит торжественностью и загадочной красотой. Такие ворота называются ториями.
– Мия, – говорит рикша.
