Борис Федоров - 10 безумных лет. Почему в России не состоялись реформы

Тем не менее адрес — Неглинная, 12 — навсегда останется для меня своеобразной альма-матер, и я всегда буду считать, что Центральный банк — самое интересное для работы государственное учреждение в России. Жаль, что вернуться туда не довелось.

Если честно, то самым позитивным результатом первых лет работы в Госбанке, наверное, стало знакомство с моей будущей женой Ольгой, работавшей тогда в Главном вычислительном центре Госбанка. Знакомство произошло в пионерлагере, где мы вместе оказались вожатыми.

ИМЭМО АН СССР: ГЛОТОК СВОБОДЫ

(1987–1989 годы)

На новом месте работы мне все было внове. Начать с того, что никто не приходил на работу ровно в 9.00, и уж тем более раньше. Никто не сидел на работе до окончания рабочего дня. Никто ничего сам себе не печатал на пишущей машинке (как мы нередко делали в Госбанке), и на меня смотрели как на сумасшедшего, когда я что-то делал сам. Многих сотрудников можно было увидеть в стенах института в лучшем случае раз в месяц, а то еще реже.

Понятно, что люди чувствовали себя в ИМЭМО гораздо более свободно, чем в Госбанке. Свободные дискуссии, либерализм, международные контакты, сравнение всего и вся с зарубежным опытом, сведение партийных церемоний до абсолютных формальностей, масса интеллигентных и симпатичных интеллектуалов — все это мне очень импонировало.

Такой своеобразный и весьма либеральный мозговой центр, еще один «оазис» мысли, который мне показался удивительным и даже несколько искусственным явлением в условиях СССР. Это, безусловно, было заслугой руководства института, в частности его тогдашнего директора Е.Примакова.

Любопытно, что бывший советский премьер В.Павлов в какой-то статье написал, что я чуть ли не «человек» Е.Примакова. Действительно, он был тогда директором нашего института и восходящей политической звездой перестройки. Его предшественник на посту директора института А.Яковлев стал секретарем ЦК КПСС и был весьма близок М.Горбачеву, следовательно, очень влиятелен и продвигал, Е.Примакова.

Однако я близок Е.Примакову никогда не был. Более того, за все 2,5 года в институте видел его, вероятно, раз десять в толпе сотрудников и не разговаривал один на один.

Как мозговой центр институт себя безусловно оправдывал и был полезен власть предержащим. Е.Примаков, несмотря на явную близость М.Горбачеву, в 1998 году стал аж премьером. Многие другие наши коллеги — в Госдуме, коммерческих банках и фирмах. Чуть ли не десять человек сегодня работают в Мировом банке и Международном валютном фонде в Вашингтоне. И это только те, кого я знал достаточно хорошо.

В ИМЭМО в то время готовились многочисленные записки и аналитические материалы для высоких «инстанций» по вопросам реформы экономики, особенно внешнеэкономических связей. Довольно часто приходилось сотрудничать с Государственной внешнеэкономической комиссией (ГВК) Совета Министров СССР, в частности, по вопросам валютных курсов и конвертируемости советского рубля, вступления в международные организации.

В ИМЭМО я впервые получил возможность ездить за границу: пара командировок в Финляндию с профсоюзными делегациями, туристическая поездка за свой счет во Францию для изучения французского языка и, наконец, ответственная служебная поездка на семинар в Италию по приглашению Банка Италии. Впервые мне довелось изучать западные центральные банки на практике.

Мне пришлось заниматься организацией поездки в Италию всей делегации АН СССР, и таким образом я познакомился с А.Аганбегяном и Н.Петраковым, к которым очень хорошо отношусь и сегодня. Они тогда уже были именитыми экономистами, но вели себя очень просто и доброжелательно. Плавать с ними в одном бассейне на роскошной вилле Банка Италии было для меня тогда весьма забавно и лестно.

Другая поездка — в знаменитый Институт советских исследований при Университете Глазго, который в свое время возглавлял мой хороший знакомый, ныне, к сожалению, покойный, профессор Алек Ноув, — была поучительной, особенно для развития самостоятельности и способности приспосабливаться к незнакомой обстановке. Мне выдали на расходы всего 40 ф. ст. наличными и отправили в Англию, ничего толком не объяснив.

Я прилетаю вечером в Лондон, где меня, понятно, никто не встречает. Разбираюсь в схеме метро, еду на нужный вокзал, учусь покупать билет и всю ночь еду в плацкартном вагоне в Глазго. Приехал в 6 часов утра и пошел для экономии денег пешком искать институт (километров пять). Промок под дождем, а в институте меня встретили довольно холодно. Сам, мол, ищи себе жилье и делай что хочешь.

Только позднее я понял, что напряженное отношение ко мне было вызвано тем, что мой предшественник-стажер из Москвы (сын тогдашнего директора института экономики) отличился в Глазго антисемитскими высказываниями, абсолютным бездельем и неуемным приставанием к дамам (по крайней мере, мне так рассказывали сотрудники).

Пришлось завоевывать личный авторитет постепенно — упорным трудом и примерным поведением. Пару раз я помог институту с переводами документов или переговоров, сам организовывал походы в банки и различные институты и госучреждения, съездил на пару конференций в Лондон и на одну из них притащил директора института Билла Уоллеса.

Я сам искал себе жилье и снял за 30 ф. ст. в неделю пустую комнату в доме с кучей студентов и был вынужден даже покупать себе простыни. Денег было очень мало, что эффективно помогало худеть.

Лендлорда (управляющего) в своем доме я практически не понимал из-за его странного местного «глазговского» наречья. Было проблемой даже получить утюг, чтобы погладить брюки. За каждое пользование душем надо было бросать монетку, а соседи-студенты почему-то появлялись дома только в 2–3 часа ночи и не давали спать.

В целом же это была неплохая школа жизни. Чего стоит одна история о том, как в последний день в двенадцать ночи я приехал на вокзал в Глазго, дабы ехать в Лондон и потом домой, в Москву. Денег было в обрез, только на поезд, а ночных поездов не оказалось (я перепутал расписание). Как назло у меня не было ни домашних телефонов кого-либо из института, ни денег на самолет. Ничего, выкрутился и до дома доехал.

Кстати, именно в Глазго я впервые сел за персональный компьютер (без твердого диска!) и вскоре уже не мог без него работать. Пишущие машинки были навсегда заброшены. Все мои публикации с того времени и докторская диссертация делались на компьютере.

Также в Глазго я познакомился с книгой нашего видного экономиста, финансиста и работника Наркомата финансов Л.Н.Юровского о валютной политике СССР, написанной в 1920-е годы (в английском переводе). Такие книги в СССР были еще недоступны.Я заинтересовался опытом экономических преобразований в СССР периода нэпа, что потом помогло в дальнейшей практической работе.