Игорь Оболенский - Русский след Коко Шанель

О том, как чувствовали себя эмигрантки, вынужденные искать работу на подиуме, вспоминала Ксения Куприна, дочь великого писателя, тоже бывшая манекещицей в Париже: «Я пришла наниматься на работу первый раз в жизни. Поднялась по широкой мраморной лестнице, покрытой мягкими коврами. Внушительного вида швейцар указал мне на служебный вход. Я почувствовала себя униженной и долго колебалась, войти или нет. Потом меня долго рассматривали, заставляли ходить, улыбаться, показывать ноги.

Несмотря на мою молодость и застенчивость, меня все-таки приняли. И в первый день во время перерыва все манекенщицы собрались в огромной гостиной. Меня стали учить медленно ходить с гордым видом, поворачиваться, с быстротой молнии переодеваться. За мою конфузливость меня прозвали "дева"».

Главное для женщины — постоянно работать.

Только работа дает бодрость духа, а дух, в свою очередь, заботится об участи тела.

Шанель была знаменита своим весьма непростым нравом. Она могла сказать манекенщице, которая слишком быстро двигалась во время показа платьев: «У нас тут не соревнования по бегу. Понимаю, вам скучно. Ну так смените работу».

Закулисье дома Шанель подробно описала великая княгиня Мария Павловна: «Она никогда ничего не набрасывала на бумаге, творила платье либо по сложившемуся в голове плану, либо как оно выйдет в процессе работы.

Как сейчас вижу ее на табурете у пылающего камина. В комнате несусветная жара. На ней почти неизменно простой спортивный костюм, темная юбка и свитер, рукава закатаны по локоть.

Как тот сказочный подмастерье пирожника, объевшийся сладким, она осатанела от платьев и ни минуты не думала о собственном гардеробе.

Случалось, под бесценную шубу она надевала совершенные обноски, вовсе не подобающие известной модистке. Даже страсть быть на виду не могла заставить ее одеваться нарядно.

В те годы она работала с одной и той же примерщицей, злой старухой в седых буклях и очках, по собачьи верной, но и способной наперекор хозяйке сделать по-своему.

С площадки за дверьми студии поодиночке вызывались девушки, на чьих спинах подгонялся раскрой.

Порою они томились на площадке по нескольку часов, полураздетые, в халатике или накрыв чем-нибудь плечи.

Войдя, девушка направлялась к табурету, на котором с ножницами в руке восседала Шанель.

— Bonjour, Mademoiselle.

— Bonjour, Jeanne.

В первый и последний раз взглянув в лицо девушки, все остальное время Шанель не сводила глаз с ее фигуры».

Самой Шанель льстило сотрудничество с обладателями дворянских титулов. Да и аристократическая внешность княгини Шарвашидзе была очень кстати. Недаром Шанель говорила: «Если в девушке есть хоть капля вульгарности — все, платье пропало».

Позировала Мери и знаменитым фотографам. Ее снимки работы Сесила Битона и Георгия Гойнинген-Гюне появлялись в модных парижских журналах. Один из самых известных фотопортретов грузинской княгини выполнил легендарный Ман Рэй.

Сын еврейских эмигрантов из Российской империи, Эммануэль Радницкий считается одним из лучших фотографов XX века. Он родился в Нью-Йорке в 1890 году. Сократив имя и фамилию, стал называть себя Ман Рэй. В 1921 году он переехал в Париж, где работал вместе с Хоаном Миро, Максом Эрнстом и Пабло Пикассо.

Героями его снимков становились самые культовые личности эпохи. Самой известной моделью фотографа считается Кики — муза художников Модильяни, Сутина, Пикассо.

Кики была знакома, пожалуй, со всеми живописцами с Монпарнаса. В знаменитом кафе «Ротонда» ее видели и приехавшие из Грузии Ладо Гудиашвили, Давид Какабадзе, Елена Ахвледиани.

В тоже время состоялось и знакомство Ман Рэя с княгиней Шарвашидзе. Фотограф не мог остаться равнодушным к очарованию Мери и попросил ее позировать.

Но, надо заметить, сама Мери никогда не рассказывала ни о сеансах у Ман Рэя, ни о работе у Шанель. Даже о знакомстве со знаменитой художницей Тамарой Лемпицкой Мери не вспоминала. Об этом стало известно лишь после того, как на выставке работ Лемпицкой в Риме был выставлен портрет Гигуши Эристави ее кисти.

Если в девушке есть хоть капля вульгарности — все, платье пропало.

Великая княгиня Мария Павловна

В двадцатых годах прошлого века Европа благосклонно относилась к эмигрантам. Выходящий в Париже журнал «Иллюстрированная Россия» писал 22 января 1932 года: «И вот в этот город робкой поступью вошла русская эмигрантка: в свое время ее мать и бабушка одевались у Ворта и Пуаре, а эта юная русская женщина только что вырвалась из ада Революции и Гражданской войны! Еще недавно служила она сестрой милосердия на фронте у Деникина и в английских госпиталях в Константинополе. Она вошла в столицу женской элегантности и постучалась в двери роскошного maison de haute couture. И массивные двери перед ней открылись, и она покорила все сердца…».

Манекенщицам приходилось не только демонстрировать модели, но и рассказывать о них. Потому весьма кстати оказались русские и грузинские аристократки, которые свободно говорили на нескольких языках.

Великая княгиня Мария Павловна вспоминала: «Осенью 1921 года я познакомилась с мадемуазель Шанель, преуспевающей модисткой в послевоенном Париже, чья деловая хватка многое обещала. Деловые женщины были в Европе наперечет, их не принимали всерьез, но блестящие способности Шанель уже привлекли к ней общее внимание. Она не обучалась ни искусству модельера, ни портняжному делу, просто у нее была толковая, думающая голова. Родившись в провинции, происхождения самого скромного, она кем только не перебывала, даже «мальчиком» на конюшне. Наконец открыла в Париже маленькую мастерскую дамских шляп на средства умного друга, который сам был деловым человеком и хорошо направил ее.

Модисткой она стала в войну, причем случайно; она избрала это занятие не по призванию, а потому, что при ее ограниченных возможностях оно сулило ей больший успех. Начни она в других обстоятельствах и имей необходимую подготовку, она стала бы прекрасным организатором в любом выбранном деле.

Ко времени нашего знакомства она была немногим старше меня, но при взгляде на нее ни о возрасте, ни о внешности не приходилось задумываться. Запоминались твердая линия подбородка и решительная посадка головы. Вас буквально сминала ее будоражащая, заразительная энергия. До Шанель парижские дамские мастера составляли немногочисленную касту, ревниво оберегавшую свои права. Они шли на поводу у сравнительно небольшой группы привередливых модниц; потом, и очень не скоро, до неузнаваемости испорченные модели поступали к покупщикам. Тогда не было сезонных продаж и предложений на следующий год. Мода подстраивалась под прелестную графиню такую-то или княгиню сякую-то, которым этот наряд был к лицу. В ущерб делу торжествовал индивидуальный подход. Шанель первой пошла навстречу публике, делая всем одинаковое, первой, помня про кошелек, сделала моду демократичной. После войны людям хотелось простого, безыскусного; Шанель воплотила это в одежде, и это был правильный шаг. Она олицетворила свое время, и пусть она презирала расхожий вкус, она ревностно служила ему.