Руаль Амундсен - Моя жизнь. Южный полюс

Улегшись на свою койку, я чувствован, как корабль качало на волнах, однако то не были уже могучие волны Ледовитого океана, качка смягчалась зыбью, доходившей до нас от айсберга. Легкая качка усыпила меня. Но когда я наутро проснулся, корабль, к моему удивлению, был совершенно неподвижен. В уверенности, что случилось нечто необыкновенное, я быстро накинул платье и поспешил на мостик. Там я увидел, что мы стоим в бассейне, заключенном в сплошном круге чрезвычайно высоких айсбергов. Я спросил молодого бельгийца, как мы здесь очутились. Он ответил, что знает об этом не больше моего. В ночной темноте, под напором разбушевавшегося снежного шторма, он потерял из виду айсберг; корабль несколько времени носился по воле ветра, а потом могучая океанская волна подняла его, перебросила в просвет между двумя айсбергами и опустила в защищенный бассейн, где мы теперь находились.

Только чудесное стечение обстоятельств спасло нас от опасности быть раздавленными на мельчайшие части между айсбергами, образовавшими тесный проход, в который мы влетели на гребне волны. Но опасность очутиться заключенными в плену сплошного круга айсбергов была не менее велика. К счастью, нам удалось ловким маневрированием выйти из этих тисков.

Не успели мы, однако, далеко отойти, как только что избегнутая нами опасность снова надвинулась на нас в еще более грозной форме – и на этот раз не по вине чистой случайности, а по причине недостаточного опыта в полярных плаваниях. Продолжая наш путь к западу вдоль кромки антарктических сплоченных льдов, мы снова попали в жестокую бурю, надвигавшуюся с севера. Мы долго подвергались страшной опасности быть разбитыми о ледяную стену, находившуюся к югу от нас. Каждый мореплаватель, привычный к полярным водам, непременно бы постарался всеми силами отойти в открытое море к северу. Так должны были поступить и мы. Но в это время оба мои начальника открыли в ледяном поле трещину в южном направлении и решили укрыться там от шторма. Они не могли совершить худшей ошибки.

Я сознавал опасность, которой подвергалась вся экспедиция, но моего мнения не спрашивали, а дисциплина не позволяла мне говорить. Вскоре случилось то, чего я боялся. Когда шторм утих, мы уже отошли больше чем на 70 морских миль от кромки льдов и, проснувшись однажды утром, увидели, что узкая полынья, по которой мы пришли, за нами закрылась. Итак, в самом начале долгой полярной зимы мы оказались крепко зажатыми в антарктических льдах, дрейфующих в неведомом Южном Ледовитом океане.

Положение наше было гораздо опаснее, чем может показаться на первый взгляд, так как мы не были подготовлены для зимовки в Антарктике. Первоначальный план нашей экспедиции заключался в том, чтобы продвинуться в течение лета до местонахождения Южного магнитного полюса на Земле Южной Виктории и там высадить для зимовки четырех человек, снабженных соответствующими запасами, в то время как судно с остальными членами экспедиции должно было провести зиму в цивилизованных странах, а с наступлением весны вернуться за этими товарищами. Для зимовки намечены были румынский ученый, его помощник поляк, доктор Кук и я.

А теперь весь экипаж корабля очутился перед возможностью зимовки здесь – без соответствующей зимней одежды, без достаточного продовольствия для стольких людей, и даже ламп было так мало, что их не хватало по числу кают. Перспективы были действительно угрожающие.

Тринадцать месяцев простояли мы во льдах, словно в тисках. Двое из наших матросов сошли с ума. Ни один человек из всего экипажа не избегнул цинги, и все, за исключением троих, впали в полное истощение от этой болезни. Это заболевание цингой было большим бедствием.

Доктор Кук и я, мы оба знали из описаний арктических путешествий, что этой болезни можно избежать, употребляя в пищу свежее мясо. Поэтому после ежедневной работы мы провели немало трудных часов, охотясь за тюленями и пингвинами, исхаживая целые мили по льду, и с великими трудностями доставляли к кораблю большое число туш этих животных. Однако начальник экспедиции питал к этому мясу отвращение, доходившее до нелепости. Он не только отказывался есть его сам, но запретил и всей команде. В результате мы все заболели цингой. Начальник и капитан заболели так тяжко, что оба слегли и написали свои завещания.

Тогда руководство экспедиции перешло ко мне. Я тотчас же выбрал немногих еще трудоспособных людей и велел откопать тюленьи туши, зарытые в снег подле корабля. Филейные части были немедленно вырезаны, и повар получил приказание оттаять и приготовить их. Все бывшие на борту с жадностью съели свою порцию, не исключая и начальника экспедиции.

Удивительно было наблюдать действие, вызванное такой простой переменой пищи. В течение первой же недели все начали заметно поправляться.

За эти долгие тринадцать месяцев столь ужасного положения, находясь беспрерывно лицом к лицу с верною смертью, я ближе познакомился с доктором Куком, и ничто из его позднейшей жизни не могло изменить моей любви и благодарности к этому человеку. Он был единственным из всех нас, никогда не терявшим мужества, всегда бодрым, полным надежды и всегда имел доброе слово для каждого. Болел ли кто – он сидел у постели и утешал больного, падал ли кто духом – он подбодрял его и внушал уверенность в избавлении. Мало того что никогда не угасала в нем вера, но изобретательность и предприимчивость его не имели границ. Когда после долгой антарктической ночи появилось солнце, доктор Кук руководил небольшими разведывательными отрядами, ходившими по всем направлениям посмотреть, не разломался ли где-нибудь лед и не образовалась ли полынья, по которой мы могли бы выйти обратно в открытое море.

В один прекрасный день кто-то из нас заметил, что приблизительно в девятистах метрах от судна образовалась небольшая полынья. Никто из нас не придал ей особого значения. Но доктор Кук каким-то образом увидел в этой полынье хорошее предзнаменование. Он высказал твердую уверенность, что лед скоро начнет ломаться, а как только он вскроется, эта полынья дойдет до нас, и он предложил нам нечто, показавшееся сначала безумным предприятием, а именно прорубить канал сквозь 900 метров сплошного льда, отделявшего нас от полыньи, и провести туда «Бельжику», чтобы, как только лед начнет ломаться, она сразу же могла использовать этот благоприятный момент.

Предприятие казалось безрассудным по двум причинам: во-первых, единственными орудиями, имевшимися на борту для прорубания льда, были несколько четырехфутовых пил и немного взрывчатых веществ, во-вторых, большинство наших людей было совершенно непривычно к подобного рода работам, и, кроме того, все были слабы и изнурены. Тем не менее предложение доктора Кука одержало верх. Это было лучше, нежели сидеть сложа руки и раздумывать об ожидаемой судьбе. Поэтому все оживились, и работа началась.