Игорь Кохановский - «Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода»

У меня был Северный отпуск за три года, заканчивался он в конце ноября. Но мне удалось его продлить, так что Новый, 1969-й год мы с Болодей встречали вместе.

Потом я вернулся в Магадан, чтобы закончить свою колымскую эпопею, и начать чукотскую, старательскую, на которую Володя тоже откликнулся песней (существующей, правда, на сегодняшний день только в рукописи — магнитофонной записи, кроме первых двух куплетов, до сих пор найти не удалось).

Друг в порядке — он, словом, при деле, —завязал он с газетой тесьмой:друг мой золото моет в артели, —получил я сегодня письмо.Пишет он, что работа — не слишком…Словно лозунги клеит на дом:«Государство будет с золотишком,а старатель будёт с трудоднем!»Говорит: «Не хочу отпираться,что поехал сюда за рублем…»Говорит: «Если чуть постараться,то вернуться могу королем!»Написал, что становится злее.«Друг, — он пишет, — запомни одно:золотишко всегда тяжелееи всегда оседает на дно.Тонет золото — хоть с топорищем.Что ж ты скис, захандрил и поник?Не боись: если тонешь, дружище,значит, есть и в тебе золотник!»Пишет он второпях, без запинки:«Если грязь и песок над тобой —знай: то жизнь золотые песчинкиотмывает живящей водой…»Он ругает меня: «Что ж не пишешь?!Знаю — тонешь, и знаю — хандра, —все же золото — золото, слышишь! —люди бережно снимут с ковра…»Друг стоит на насосе и в меткуотбивает от золота муть.…Я письмо проглотил, как таблетку,и теперь не боюсь утонуть!Становлюсь я упрямей, прямее, —пусть бежит по колоде вода…У старателей — все лотерея,но старатели будут всегда!

И последнее, о чем я хочу сказать, делая, условно говоря, обзор Володиных писем, — о его одиночестве. Сегодня, видимо, это звучит странно, учитывая буквально половодье воспоминаний многочисленных его друзей. Как-то не верится, что появились эти друзья в те последние пять-семь лет его жизни, когда мы с ним редко виделись. Ну да, как говорится, Бог с ними, с этими воспоминаниями. Пусть Володя говорит сам за себя в своих письмах:

«Васечек! Друзей нету! Все разбрелись по своим углам и делам. Очень часто мне бывает грустно, и некуда пойти, голову прислонить. А в непьющем состоянии и подавно. А ты, Васечек, в Магадане своем двигаешь вперед журналистику, и к тебе тоже нельзя пойти. Ты, Васечек, там не особенно задерживайся, Бог с ней, с Колымой! Давай вертайся! Мы все с тобой обсудим и решим. А вообще-то я позвонить тебе хочу. Выясню у матушки твоей, Надежды Петровны, как это сделать, и звякну. Послушаем друг дружкины голоса…»

А вот в другом письме:

«Часто ловлю себя на мысли, что нету в Москве дома, куда бы хотелось пойти…»[1]

Потом у него этот дом появится — квартира на Малой Грузинской. Там летним вечером 77-го мы будем попивать чаек и болтать о том о сем, сидя на кухне. Поговорить нормально не даст телефон, который будет трезвонить с небольшими перерывами весь вечер…

«Экслибрис» 28.01.90

Необходимое пояснение

ВСТРЕЧА ЧЕРЕЗ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ

Волею судеб в августе 89-го я оказался на радио «Свобода». При жизни Володи Высоцкого об этом нельзя было и помышлять, не говоря уже о том, чтобы высказать такое предположение вслух: сочли бы изменой Родине! Теперь же другие времена, и на радио «Свобода» захаживают даже правоверные марксисты. Но это теперь, в 91-м. А два года назад я был одной из первых ласточек…

— Вы могли бы почитать это у нас? — спросил Сергей Юрьенен, редактор культурно-политического журнала ^Поверх барьеров» и литературного приложения к нему «Экслибрис», как бы взвешивая на ладони папку моих последних стихов, оставленную ему накануне «для знакомства».

Мы встретились взглядами, и я не мог не оценить тактичность его вопроса. Дело в том, что читать по радио «Свобода» стихи, в которых звучал призыв «отречься от вечно живого вождя» или высказывалось давно сложившееся отношение к «словоблудью большевистской эры» и ко всему, что в эту эру произошло, в aвгycтe 89-го все еще было довольно-таки рискованным шагом. За это по возвращении в Союз могло не поздоровиться. На Западе же оставаться я не собирался. Все это Сергей прекрасно понимал, потому и спрашивал, как бы предлагая еще раз взвесить возможные последствия.

Я согласился, не колеблясь. Как хорошо сказал современный поэт: «Иль, противостоя железу, И мраку противостоя, Осознавать светло и трезво: Приходит очередь моя».

Так началось мое сотрудничество с радиостанцией «Свобода». (За год с небольшим страницы «Поверх барьеров» и «Экслибриса» пополнились теми, что были подготовлены мной. Избранные из них, а также несколько репортажей для программ «Контуры перестройки» и «Аспекты» и составили данную книгу.) И с Сергеем вскоре сошлись накоротке, выяснив, что хотя и не были знакомы в Москве, но в лицо друг друга знали, встречаясь довольно часто: Сергей во второй половине 70-х работал в журнале «Дружба народов», стало быть, обедал по соседству — в ЦДЛ, да и просто бывал там почти ежедневно, куда захаживал и я. А еще он знал, что я написал песню «Бабье лето» — по его признанию, одну из самых любимых им песен в университетские годы.

Теперь, двенадцать лет спустя, наше московское «визуальное знакомство» перешло в творческое сотрудничество на радио «Свобода». Ну и, конечно, он рассказал мне немного о себе. В частности, о том, как он оказался на Западе. Сергей Юрьенен — невозвращенец. В 77-м году он вступил, едва ли не самым тогда молодым, в Союз писателей. А через год, приехав с женой и дочкой в Париж, попросил у французских властей политического убежища. Сергей предпочел свободу весьма удачно начавшейся литературной карьере на своей несвободной Родине. Такой шаг и по сегодняшним временам требует изрядной доли мужества, а уж по тогдашним — тем более. Кто знает о жизни на Западе не понаслышке, а изнутри, думаю, сможет по достоинству оценить решительность мало кому известного тогда молодого писателя.

Мой дебют на радио «Свобода» состоялся в начале сентября 89-го. Но не с чтения «перестроечных» — по слову Сергея — стихов, а с комментария на литературные темы. Репортаж понравился, и Сергей предложил постоянное сотрудничество. Я согласился, высказав пожелание писать не только отклики на текущие события, но и монологи от сердца и для души. И один из самых первых репортажей, тот, с которого начинается книга, посвятил своему по-настоящему единственному другу (как показали годы, такого друга судьба дарит только раз в жизни) — поэту Владимиру Высоцкому. Тем более, что он в свое время адресовал мне пять своих сокровенных песен, из которых по крайней мере одна — «Мой друг уехал в Магадан» — стала широко известной сразу же после первых исполнений и записей.