Леонид Кравченко - Лебединая песня ГКЧП

Будучи комсоргом факультета, мне дважды посчастливилось быть комиссаром студенческих строительных отрядов. Вспоминаю всегда об этом с восторгом! Какая это была дружная студенческая семья. Ни одного скандала, ни одного конфликта. Тогда никто даже не задумывался, кто какой национальности. Правда, случались конфликты с местными работягами. Часть из них — в прошлом уголовники, вышли из мест заключения и теперь на хлебных токах нами командовали. Но, поближе присмотревшись, мы выследили, что по ночам хлеб с токов в мешках куда-то тайком увозили. Вместе с двумя боевыми хлопцами я спрятался однажды среди мешков, и мы всю ночь куда-то ехали. Так удалось выяснить, что хлеб воруют, тайно увозят и продают «левым путем».

Мы подключили милицию, и в итоге удалось разоблачить группу уголовников. Конечно, о нашем «подвиге» написали в газетах, а в студенческой газете МГУ даже появился очерк «Наш Леня». Это обо мне, но мне так было неловко и стыдно за этот очерк, где все преувеличивалось до небес, что я попал на насмешки ребят. До сих пор храню тот очерк как образец неумелой хвалебной журналистики, когда кажется, что лучше бы тебя критиковали, чем так хвалили!

И все же нас наградили медалями «За освоение целинных и залежных земель». А я на заработанные деньги впервые купил себе пальто, поскольку первые две зимы проходил в плаще — помочь мне было некому.

Все, что я успел сказать в своей вступительной главе к этой книге, вовсе не фрагменты моей биографии, а попытка объясниться, какие нравственные принципы я с детства и всю жизнь исповедовал и как сама жизнь обошлась со мною, с моими нравственными принципами и политическими убеждениями. Признаюсь: был бит больно и многократно. Хотя грех жаловаться, судьба моя в журналистике оказалась в чем-то уникальной, в чем-то неповторимой. И мне бы радоваться своей творческой биографии. Радоваться, но не могу. Да, мне посчастливилось руководить четырьмя популярными центральными газетами, в ранге министра руководить Телеграфным агентством Советского Союза (ТАСС), быть последним председателем Гостелерадио СССР, избираться народным депутатом СССР, стать членом Союза писателей России, академиком Евразийской телеакадемии, возглавлять Федерацию хоккея СССР, иметь много государственных наград — орденов и медалей, одну из которых очень ценю — «Медаль за спасение утопающих»…

И все-таки полной радости не испытываю от прожитой богатыми событиями жизни. Потому что меня по-прежнему мучает боль горбачевской перестройки, где я играл не последнюю скрипку и которая закончилась великим политическим и государственным разломом, повлекшим невосполнимую потерю великого государства.

Глава II

ТЕЛЕВИДЕНИЕ ПОДРОСТКОВОГО ПЕРИОДА

Хочу признаться: моя журналистская судьба как бы раздвоилась. Одна половина жизни отдана газетной работе, другая всецело посвящена телевидению. Но телевидение поглощает профессионала полностью, требует самопожертвования. И в этом я многократно убеждался, когда после семи лет работы в «Строительной газете» неожиданно оказался одним из руководителей московского телевидения.

Сама судьба распорядилась так, поскольку такому повороту предшествовала репортерская работа по освещению строительства нового Останкинского телецентра…

Так случилось, что в мае 1967 года меня неожиданно пригласил на беседу в Шаболовский телецентр знаменитый человек— Николай Петрович Мушников. Заочно я знал о нем как об организаторе первых телевизионных новостей на советском телевидении. Еще в 1956 году ему поручили создать редакцию «Последних известий». Ему же доверили в 1957 году освещать Московский международный молодежный фестиваль. Всего лишь с двумя передвижными телестанциями и относительно небольшой группой теле-и кинооператоров телевизионщики умудрялись творить чудеса. А еще раньше, в мае 1956 года, Николай Петрович Мушников сумел при той же скудной технике провести первую в нашей истории телевизионную трансляцию военного парада и демонстрации трудящихся на Красной площади. По тем временам это было фантастикой.

В конце 1960 года Николаю Петровичу доверили создать московский канал телевидения. Именно так называлось тогда творческое объединение «Главная редакция передач для Москвы». И вот 16 января 1961 года по Второму каналу вышел новый телевизионный выпуск «Московских новостей». Но работников у Николая Петровича катастрофически не хватало. И понадобилось новое решение. Тогдашний председатель Госкомитета по радиовещанию и телевидению Сергей Кафтанов дал особое поручение главному редактору общественно-политических программ Константину Степановичу Кузакову выделить из своих рядов группу квалифицированных журналистов для московской редакции.

Дело оказалось непростым. Лишних людей не было и у Константина Кузакова. К тому же Константин Степанович был человеком с тяжелым норовом — как у отца. А между тем отцом его был, страшно сказать, сам Иосиф Сталин. Кузаков был внебрачным сыном вождя, рожденным в сибирской ссылке. Это официально знали и в ЦК партии, где, кстати, ряд лет Константин Кузаков руководил даже идеологическим управлением. Сам он родством со Сталиным никогда не бравировал, но держался всегда с достоинством, а главное — отличался глубоким аналитическим умом, взвешенностью решений и твердым неуступчивым характером. Так что выпросить у него кадровые единицы для Мушникова было архисложно. Борьба шла за каждого человека. Но тут вмешался Московский горком партии, и Константину Кузакову пришлось примириться с потерей нескольких своих «бойцов».

Ядро московской редакции составили В. Козловский, позднее руководивший Главной редакцией литературно-драматических передач Центрального телевидения, В. Стрельников, А. Вороткова, Э. Свердлова — дочь Якова Свердлова, П. Доброхотов, Г. Боровик — будущая жена Генриха Боровика, И. Казакова — дочь советского посла, режиссеры Н. Колчицкая и Т. Кравченко. Люди, надо сказать, талантливые, они оставили яркий след в истории тележурналистики.

Руководителем же последних известий ЦТ, тут же переименованных в «Телевизионные новости», на I канале стал знаменитый Юрий Фокин, о котором разговор будет особый.

Итак, с легким трепетом я вошел в крошечный по размерам кабинет Николая Петровича Мушникова, пригласившего меня на смотрины. Взглянув на Николая Мушникова, я впал в смятение. Со мной мягко поздоровался человек с изувеченным тяжелым ранением лицом. На месте правой стороны черепа — огромная вмятина, глубоко запавший невидящий глаз. Он заметил мое смущение и легким жестом руки, указывая на лицо, смущенно заметил: «Страшный след войны». Но потом улыбнулся: «Правда, голова работает исправно, иногда лишь по погоде мучают боли…».